Лента Mru

– Херня это все, – выдохнул Обмылок и, совершив невозможное на этом выдохе, одним рывком вернул кулачному конгломерату прежнее равновесие. Он отбросил Голлюбику в исходную точку, восстановил утраченное, разинул пасть и начал гнуть соперника молча, без слов.

– Ты отвечай, отвечай! – вмешательство Наждака было бессмысленным и запоздалым. – Крыть-то нечем!

Но все видели, что Обмылку было чем крыть, а именно – всесокрушающей лапой, которая, как стало ясно через полминуты бесплодного единоборства, нисколько не уступала своей генетической копии.

Вера Светова сказала себе под нос:

– Вот что, товарищ Наждак… по-твоему – у кого из них первого лопнут мозги?

– Типун тебе, – охнул Наждак.

– По-моему, лопнут одновременно, – Вера продолжала строить предположения, не отвлекаясь на риторическое пожелание и вообще не нуждаясь в собеседнике, особенно в Наждаке. Боевые машины не предназначены для обмена мнениями. Вера Светова, еще какое-то время понаблюдав за схваткой, вдруг набрала в груди воздуха и громко провозгласила:

– Ничья!

– Ничья! – не позорным эхом, но по собственному миротворческому почину сказала Лайка.

– Врешь, шалишь, – не согласился Голлюбика и попытался напрячься еще пуще, но тщетно: своими стараниями он только поощрял соразмерное противодействие.

Обмылок трудился с огоньком; он ликовал, ибо сумел перебороть в себе чувство вины перед родителем, а следовательно, и страх вкупе с адлеровскими комплексами. Теперь он соревновался на равных; рядовые бойцы растерянно наблюдали за двумя королями, черным и белым, которые остались одни на доске и обрекли себя на бесперспективное препирательство. С этой шахматной задачей справился даже Зевок:

– Их надо разнять.

Наждак сделал вид, будто не слышит, и Зевок повторил, наглея с каждой фонемой все больше:

– Слышь, братан! Я с тобой разговариваю. Чего ты морду воротишь? Давай разнимать!

– Рубите узел, – постановила Вера.

– Все уже понятно, – Лайка сияла. Она была счастлива, примеряя на себя высокое качество кустарного изделия, то есть Обмылка, не уступившего оригиналу и в честном бою заслужившему штриховой код.

Обмылок и Голлюбика тяжело дышали и буравили друг друга злыми глазками, глядевшими из ям; взъерошенные, красные, с растрепанными бородами, как будто отведали доброго веника в русской парной.

– Парный случай? – с угрюмой иронией съязвил задыхавшийся Голлюбика. – Новая версия сомнительного закона.

– Мели, емеля, – Обмылок ушел от ответа. – Языком вы мастера…

Непримиримые антиподы, соединенные намертво запаянной перемычкой, разогрелись до легкого радиоактивного свечения. Оскорбительная реплика Обмылка адресовалась Голлюбике, но с тем же успехом могла подразумевать любого из зрителей, поскольку те так и не решились расщепить дуэлянтов; им оставалось смотреть и ждать заключительной вспышки, когда борцы перегорят, изойдут масляным дымом. Торсы Обмылка и Голлюбики мерно раскачивались; дыхание превратилось в механический скрежет, перераставший в пришепетывающий вой пробуксовки. Приз, совершенный в своей кругообразной форме, торчал равнодушным и абсолютным нулем. Светофорова рассмотрела, что он образован двумя стальными змеями, которые пожирали друг дружку с хвоста и навсегда подавились.

Бесполезность соревнования постепенно дошла до рассудка противников.

– Может, договоримся? – выдавил из себя Обмылок.

– Это как? О чем? – пропыхтел Ярослав.

– Порулим по очереди. Ты сделаешь, как хочешь… и я сделаю, как хочу…

– А как ты хочешь?

– Какое твое дело? Я же тебя не спрашиваю…

– Лучше взорвать, – заартачился Голлюбика, неожиданно поменявшись ролями с дубликатом.

– Зачем? Построят новый бункер…

– И так построят…

– Это мы еще поглядим… Мы все переменим… чуть влево, чуть вправо…

– А сдаться не хочешь?

– А ты?

Голлюбика натянуто рассмеялся.

– То-то, – сказал Обмылок, не отдавая сопернику ни сантиметра. – Давай, соглашайся… братский батя.

– Ты же обманешь, – Голлюбику не покидали сомнения. – Ты вывернешь руль до предела.

– Ну и что? И ты выверни. Все равно придется уравновесить…

– Их же там будет мотать и плющить, – Ярослав указал глазами на потолок.

– Их и так мотает и плющит, – напомнил Обмылок. – Небось и не заметят. В крайнем случае, купят крупы, соли, спичек…

– Разбираешься, гад, – удивился Голлюбика.

– Деньги ваши будут наши.

– Да-да, подрос, развился! А в чане лежал такой беспомощный, ручками шевелил…

– И мозгами, не забывай, мозгами тоже барахтал.

– Верно, – Ярослав смягчил тон, но не хватку. – Ты времени не терял.

– Ну, так что же? – Обмылок почувствовал, что партнер отправиться на компромисс, но боится унизить свое достоинство первородства. – Будешь рулить после меня. Я наломаю дров, а ты поправишь. И будет тебе твоя Правда, хотя я никак не разберу, что ты под ней понимаешь.

Ярослав закусил губу.

– Давай, командир, соглашайся, – помогла ему Вера. – В этой войне победителей не будет. А рулить все равно придется, надо все это переделать, – она обвела рукой помещение. – Ради наших детей.

(«Каких еще детей?» – некстати задумался Голлюбика)

– Головы полетят, – предупредил Наждак.