Лента Мёбиуса

Закон освобождал Колгонова от призыва ввиду небольшой численности юкагиров, но он надел солдатскую лямку добровольно – приехал в военкомат и простенько так заявил, что хочет служить на пользу Родине.

– Я на охоте белке в глаз попадаю, – говорил он со своеобразным юкагирским акцентом, – ни разу не промахивался. Моё стрелковое умение может пригодиться, я так думаю.

Парня отговаривали, посмеивались над ним, но тот стоял на своём и в конце концов был призван.

В охранной роте, в которой оказался Колгонов, дедовщина – в самой худшей её разновидности – давно уже стала нормой и фактически поощрялась командиром подразделения, являвшего собой образец самодурства.

Деды издевались над всеми салабонами, как в части называли новобранцев, но особенно доставалось нашему юкагиру – за азиатский разрез чёрных глаз, глубоко посаженных, большой рот и другие физические особенности, не европейские. И за исключительную честность и стремление к справедливости, что нередко не прощается людьми подлыми, приоритетом которых, наоборот, являются разного рода гнусные дела и привычки.

В первый же день старослужащий ефрейтор Саврасов избил Николая за отказ чистить его берцы, то есть ботинки с высокими голенищами. И с того момента глумление и побои продолжались на протяжении всего времени службы юкагира. Даже при нахождении в строю.

Стоит, к примеру, шеренга солдат в казарме во время вечерней поверки, Саврасов же сзади – хрясь Колгонову оплеуху по затылку. Тот дёрнется, чтобы ответить недоброхоту, а сержант, выкликивавший фамилии по списку:

– Рядовому Колгонову за нарушение построения два наряда вне очереди!

Подзатыльник – мелочи, молодого солдата избивали и втроём, и вчетвером; свалив на пол, охаживали ногами и били кроватными дужками. Случалось, после таких экзекуций он не сразу мог пошевелиться.

Несколько раз его окунали лицом в унитаз.

– Это чтобы служба мёдом не казалась! – со смехом говорили старослужащие, они же – деды.

Саврасов называл Колгонова не иначе, как чукча.

– Я не чукча, я юкагир, – отвечал молодой солдат, пытаясь сохранить достоинство.

– Хоть юкагир, хоть кто, всё равно чукча, – изрекал Саврасов и презрительно осклабивался.

– Чукчи умный, смелый народ, – заявил однажды Колгонов, – а ты дурак!

– А, так! – воскликнул ефрейтор и ударом кулака в челюсть сбил несчастного с ног, после чего плюнул и высморкался на него, лежачего.

Как-то незадолго до отхода ко сну трое старослужащих во главе с Саврасовым схватили бедного юкагира и несколькими слоями скотча примотали ему руки к голове. Вся казарма надрывалась от хохота, глядя на беспомощные попытки солдатика стянуть с себя клейкие ленты.

Когда всё же он сумел освободиться, Саврасов сказал:

– Завтра перед отбоем будет ещё чуднее: мы тебя всей ротой опустим, и ты, петушок, будешь до утра кукарекать.

На следующий день Колгонов и его преследователь встретились у вещевого склада подсобного хозяйства гарнизона. Молодой солдат колол дрова, предназначенные для отопления бани на генеральской даче, а ефрейтор проходил мимо. И вот…

– Встать смирно, когда перед тобой старослужащий! – приказал Саврасов, останавливаясь и принимая строгий командирский вид.

– Да пошёл ты! – огрызнулся молодой солдат и принялся укладывать наколотые дрова в поленницу.

– Ух ты, нашлась вошь на гребешке, ещё корячится!

Схватив Колгонова за шею, Саврасов пригнул его к земле и локтевым сгибом передавил горло; от нехватки воздуха у юкагира потемнело в глазах, и он еле удержался, чтобы не упасть. Под руку ему попался топор, прислоненный к цоколю складского помещения.

Ефрейтор заурчал от получаемого удовольствия и ещё больше нагнул свою жертву.

Не осмысливая, что делает, многострадальный юкагир из-под низа ударил своего мучителя лезвием топора по спине; тот дико вскрикнул, распрямился, на какие-то мгновения словно остолбенел, затем бросился бежать. Колгонов за ним. Жертва мгновенно превратилась в хищника. Несколько быстрых настигающих шагов, и рубящий удар по голове свалил старослужащего наземь.

Отбросив окровавленный топор в сторону, Колгонов сел на чурбак и уставился перед собой невидящим взглядом.

«Когда лоби в горшке кипит, что огню говорит? – раскачиваясь взад-вперёд, произносил он слова вычитанной где-то кавказской сказки. – Не грей меня, хватит, а то выплеснусь и залью тебя всего, погаснешь».

Ефрейтор с разрубленной головой лежал ничком в нескольких метрах – Колгонов не смотрел на него.

А к месту происшествия у склада уже бежали дежурный офицер с двумя солдатами.

«Не грей меня…» – не переставал повторять юкагир.

Суматоха в воинской части поднялась ещё та! Командиры хватались за голову, не зная как преуменьшить чрезвычайность случившегося. К счастью, Саврасов был только ранен, и его срочно госпитализировали, а виновника происшествия арестовали и препроводили на гауптвахту.

Через месяц содержания под стражей Колгонова по приговору гарнизонного суда, состоявшего из прокурора и судьи с офицерскими званиями, двух солдат и почти безмолвного адвоката в штатском, уволили с военной службы и отправили в колонию-поселение.