Ленька Охнарь

— Заснул ты, — сказал Охнарь и густо выпустил табачный дым.

Блин смущенно замолчал.

Железнодорожный стрелок был близок к истине. Огольцы еще с вечера облюбовали корзины, баулы, чемоданы полной, холеной пассажирки с накрашенными губами, в серо-голубой беличьей полудохе. Прельстило их то, что ехала она одна, если не считать пожилого длинноусого гражданина с военной выправкой в зеленой венгерке, курившего из янтарного мундштука. Военный с дочкой сидел рядом с нэпманшей, любезно приносил ей кипяток в белом эмалированном чайнике и, видимо, ждал пересадки на тот же поезд.

Действовать огольцы стали осторожно, чтобы не навлечь на себя подозрения. Контролер у двери, небритый, с большими волосатыми ушами, не пускал беспризорников в зал первого класса, и когда Охнарь и Блин проникали туда, то держались порознь и за нэпманшей следили издали. Некоторое время им удавалось прятаться в толпе, за спинками диванов, но в конце концов контролер замечал их и выводил из зала.

— Нечего вам тут карманы обирать!

— Гля, — огрызались огольцы, — чего прицепился? Мы в Ясиноватую едем.

— Рвани там мало? В детдом ступайте. Иль уж и оттуда сбегли?

— Холуй буржуйский!

Васька Блин ухитрился подслушать разговор пассажирки с длинноусым соседом и узнал, что она ехала к свекрови в Белую Церковь. Значит, ей придется ждать киевского поезда, а он приходит только в одиннадцать утра.

Остаток дня и вечер огольцы вились вокруг нэпманши, не особенно надеясь на удачу. Днем воровать трудно: ходят железнодорожники, буфетная прислуга, не спят пассажиры — легко могут заметить и поймать. По вот наступила свежая апрельская ночь. Вокзал осветился электрическими лампами. Часть вновь приехавшего народа разбрелась: кто в рабочий поселок, кто на шахту; все большее число транзитников начинало клевать носом. Однако нэпманша не оправдала ожидания малолетних жуликов и даже не собиралась спать. Она открыла баульчик, достала остаток вареной курицы, жирную полтавскую колбасу, пирожки. Сосед ее принес кипятку в белом эмалированном чайнике, вынул из вещевого мешка яички вкрутую, копченую сельдь, и они больше часа распивали вдвоем чай: дочка военного спала.

Охнарю с Блином удалось залезть под скамейку недалеко от стены, где они все трое сидели, но вот началась уборка, и дело сорвалось.

— Пошли в майдан, — нерешительно кивнул Блин на дачные вагоны, ждавшие утренней отправки в город, — покемарим до утра.

Он протяжно зевнул, зябко передернул плечами, спиной.

Охнарь выбросил окурок.

— Сдрейфил, что ли? Обождем полчасика.

Уборка на вокзале закончилась, и стрелок вместе с небритым железнодорожным контролером стали впускать транзитников дальнего следования, командировочных по удостоверениям. Прошла часть людей и в кассовый зал, в очередь за билетами. На перроне возле двери осталась небольшая кучка безработных, «золоторотцев», да и та вскоре растаяла.

— Ша, — сказал Охнарь, — теперь время.

На стальных путях наступило затишье, редкое для этого бойкого железнодорожного узла. Обслуживающий персонал вокзала отдыхал.

В пять часов утра у дебаркадера, пыхтя, остановится экспресс Москва — Севастополь, возле лакированных с кремовыми шторками вагонов начнется беготня пассажиров, зальется свисток обер-кондуктора, и поезда пойдут один за другим. Станцию словно затрясет в лихорадке до глубокой ночи, когда вновь наступит короткий перерыв.

Это время жулики особенно ценили.

— Дуй к двери, — деловито приказал Охнарь дружку. — Канючь, чтобы тебя пустили, подыми ту- бон, отвлеки охранника, контролера. А после карауль вон у того окна: чемодан передам. Схватишь и под вагоны. У водокачки встретимся.

На воровском языке это называлось «перетыркой». Тот, кто воровал, передавал украденную вещь товарищу, это облегчало ему бегство и сбивало со следа погоню. Если даже поймают, можно нагло отпираться: схватили, мол, по ошибке, без поличного.

— Лады, — согласился Блин и пошел к двери.

Окно в первом классе было открыто: проветривали помещение. Охнарь ловко залез на карниз, заглянул в зал. Внутри было чисто, светло, пассажиров оставалось мало, и почти все дремали. От вымытых полов пахло кафелем, прохладой. Стоял самый сонный предутренний час. Никто не заметил Леньку. Небритый контролер вышел в тамбур, где в запертую на крюк входную дверь барабанил кулаками Васька Блин. Вскочив с ногами на подоконник, Охнарь бесшумно спустился в первый класс. Кто-то увидел его, но оголец уже нырнул под скамейку, и пассажир не стал поднимать шум: может, решил — пускай, мол, поспит хлопец, тоже ведь человек, а может, не захотел путаться с ворьем, зная, что это небезопасно.

Под лавками Ленька Охнарь вновь вплотную подобрался к нэпманше в беличьей полудохе. Она тоже наконец задремала. Охнарь осторожно вылез. Глаза его блестели, у виска настойчиво билась жилка. Он зорко, быстро огляделся. Никто на него не смотрел. Тихо ступая, он прошел мимо нэпманши, вдруг быстро, легко подхватил заранее намеченный чемодан и бегом пустился к окну.

«Тяжеленек», — мелькнуло у него в голове.

Когда хозяйка днем поднимала чемодан, она, как показалось Охнарю, делала это без труда.