Ленивые хитрецы

Долго я размахивал руками и колотил по воде ногами. Потом вдруг чувствую - закружило меня на одном месте, как волчок. Не вижу уже ни берега, ни неба. Перед глазами только водяные круги и брызги. Теперь, думаю, конец. Прощайте и отец и бабушка. Прощай навсегда и Люська. Я знаю, ты пожалеешь меня, но все же скажешь: «Абсурдная смерть. Это я авторитетно заявляю».

Неужели придется умирать?

Но нет, Геннадий Пыжов не утонул. В самую последнюю минуту, когда мне по всем правилам полагалось идти на дно, я вспомнил рассказы мальчишек: если тебя закружит в водовороте, не сопротивляйся, не брыкай ногами и не кричи «мама». Ныряй поглубже, к самому дну. Низовое течение подхватит тебя и вынесет уже в другом месте.

Что же делать, если нет иного выхода? Закрыл я глаза, свернулся комком, быстро выбросил ноги назад и нырнул в самую глубину. Это меня только и спасло. Минуты через две я уже был далеко от водоворота и быстрыми саженками плыл к берегу.

Представляете, какой переполох поднялся из-за моего ныряния! По берегу во весь опор мчались ко мне добровольцы. Впереди всех бежал бородатый старик. Едва я выбрался на берег, старик без всяких разъяснений схватил меня за ухо и стал кричать:

- Я тебе говорил - сиди смирно, не вертись! Человек чуть не утонул, а он за ухо хватает!

Отец стоял в стороне и не вмешивался. Между прочим, он только говорит иногда «спущу три шкуры», но на самом деле даже пальцем меня не трогает. Он лишь разъясняет, внушает и без конца спрашивает: «Зачем?», «Почему?» Я ничего не имею против внушений. Значительно хуже, когда отец перестает разговаривать со мной. Нахмурится, сведет губы в узкую полоску и отойдет прочь. Даже не скажет: «Не желаю с тобой разговаривать». Замолчит, и всё.

Лучше б он уж спустил с меня три шкуры! Паром скоро починили. Мы переправились на другую сторону Белой и покатили по пыльной дороге. Отец молчал и даже старался не смотреть в мою сторону. Зато старик разошелся. Он сел поближе к отцу и громко, так, чтобы все слышали в машине, сказал:

- Вы еще молодой отец и поэтому не знаете, как надо воспитывать детей. Вот возьмите меня. Я своего сына Василия бил три раза в сутки - утром, в обед и вечером. Теперь он человеком стал. Директором завода служит!

Но фамилии своего Василия старик так и не назвал. Наверняка наврал. Если человека пороть три раза в сутки, то из него отбивная котлета получится, а не директор. А к тому же я не хочу быть директором. Зачем мне это нужно!

Шахтерский городок Черемхово мы проехали уже вечером, не останавливаясь. Шофер торопился. Машина летела как стрела. А солнце все ниже и ниже опускалось к горизонту.

Шофер включил свет. Тонкий слепящий луч скользил по ухабам, вырывал из темноты то полосатый межевой знак, то быстроногого, улепетывающего во все лопатки зайца. Однажды мы увидели даже лисицу. Она померцала зелеными глазами, перепрыгнула через канаву и, не оглядываясь, побежала мелкой рысцой в лес.

Поздней ночью машина подъехала к Оке. Вы, очевидно знаете только одну Оку - ту, что впадает в Волгу. Но представьте себе, есть еще и другая, сибирская Ока.

Мы долго стучали в темное окно небольшой избушки паромщиков, но толку так и не добились. В ответ только слышался дружный раскатистый храп.

- Спят, канальи, - незлобиво сказал шофер. - Теперь хоть из пушек пали - не подымешь. Я их знаю.

Ночевать пришлось на берегу реки. Добровольцы притащили сухих веток, и вскоре возле парома пылал яркий костер. Всем хотелось есть. Добровольцы порылись в чемоданах и вытащили у кого что было - лапшу, горох, свиную тушенку. Отец достал брикет гречневой каши и кусок корейки. Все это мы бросили в большое закопченное ведро и подвесили его над костром.

После ужина все улеглись спать. Отец принес из машины тулуп, который мы купили в Москве перед отъездом, молча бросил его на землю, а сам отошел и сел у костра.

Ладно, я тоже могу обижаться. Не буду спать, и всё!

Как я ни таращил глаза, они сами собой закрывались, и голова падала вниз. Долго я клевал носом, но все же не выдержал. Завернулся покрепче в тулуп и мгновенно уснул.

Ночью я несколько раз просыпался. Согнувшись и положив голову на колени, отец сидел у догорающего костра.

Спал или думал невеселую ночную думу отец?

Мне почему-то было жаль его, но подойти я не решился.

На рассвете, когда над рекой еще горели, отражаясь в темной воде, крупные звезды, «канальи», то есть паромщики, переправили нас на другую сторону.

Вместе с нами переехало несколько автомашин и подвод. Людей было много - какие-то парни, девушки, одетые по-зимнему в тулупы старики. Среди пассажиров не было ни одного мальчишки или девчонки. Только я, Геннадий Пыжов, ехал по сибирской земле в далекий, незнакомый Братск. В машине мы тряслись целый день.

Дальше мы уже ехали без приключений. По обеим сторонам дороги стояли высокие лиственницы, сосны; в чаше, будто побеленные к празднику, мелькали тонкие березки. Лишь один раз на какое-то мгновение ожила глухая таежная дорога. Вдалеке показался и сразу же скрылся в чаще крупный лось, или, как его называют сибиряки, сохатый.

Когда же наконец будет Братск?