Ленин. Жизнь и смерть

Дух захватывает, когда читаешь эти строки. Ну и масштабы, ну и размах! Мало того, что должна быть закончена война и установлен мир; Ленину этого мало. Перешагивая границы возможного, он идет дальше, к немедленному освобождению колоний и свержению всех существующих правительств. В лихорадочном мозгу Ленина политические процессы, которые обычно развиваются в течение десятилетий, даже веков, должны состояться: за какие-то две-три недели.

Отчетливо нигилистический характер ленинских воззрений еще никогда так ярко не проявлялся, как в этом четвертом «Письме из далека». В нем всего в нескольких строках он набрасывает план мировой революции, при этом не делая никаких попыток его осмыслить, взвесить все «за» и «против», попытаться разобраться в его последствиях. Он раздает приказы, как командующий парадом на прусском плацу. А между тем эти приказы могут иметь печальные последствия, и не только для России. Будет сотрясаться весь мир. Но все уже решено, причем бесповоротно. Итак, сначала Советы рабочих депутатов возьмут власть; с войной будет покончено; свершится мировая революция. Из всего этого следовало, что за прошедшие пятнадцать лет его теория революции ничуть не изменилась. Он остался ей верен. Вот что он тогда писал: «История поставила перед нами ближайшую задачу, которая является наиболее революционной из всех ближайших задач пролетариата какой бы то ни было другой страны. Осуществление этой задачи… сделало бы русский пролетариат авангардом международного революционного пролетариата».

Он закончил четвертое «Письмо из далека» 25 марта и отослал его в Стокгольм, чтобы оттуда оно было отправлено в Петроград. Прошло уже десять дней, с тех пор как до него дошли известия о русской революции, но пока ничто не предвещало ему будущего, с которым были связаны все его мечты, а именно — стать вождем мировой революции. Он оставался обнищавшим эмигрантом, страдавшим от беспросветности существования на чужбине и ютящимся в каморке, снятой за гроши у местного работяги.

Опломбированный вагон [33]

В день, когда Ленин закончил свое четвертое «Письмо из далека», в Берлине, в Министерстве иностранных дел, была получена телеграмма из германского Генерального штаба. В телеграмме говорилось следующее: «Никаких возражений против транзитного проезда русских революционеров, если будет обеспечен специальный поезд и надежная охрана. Организацией этого дела должны заняться представители Военного паспортного ведомства и Министерства иностранных дел». Судя по телеграмме, германское Верховное командование заботилось только об одном: как бы революционеры не улизнули из поезда, чтобы заняться подстрекательством к революции на территории Германии.

Годы спустя Роберт Гримм и Фриц Платтен будут ставить себе в заслугу успех переговоров с германской стороной, благодаря чему, с их точки зрения, и состоялся проезд русских политических эмигрантов через Германию. Но когда со временем были вскрыты имперские архивы, выяснилось, что в этом деле участвовало множество людей и начальников самых разных уровней, от самого кайзера до мелкого, никому не известного чиновника Георга Шкларца, приезжавшего к Ленину в Швейцарию с особым поручением обсудить с ним детали задуманного проекта. Так что до сих пор этот клубок распутать невозможно. Не обошлось и без фарса. Немцам не терпелось поскорее перебросить революционеров в Россию, но они то и дело темнили, чтобы скрыть свое нетерпение. Больше всего они боялись, что политэмигранты не клюнут на их наживку.

Немцы отлично знали, каковы были намерения русских революционеров. Они были прекрасно информированы о личной жизни, романах, а также политических взглядах русских эмигрантов, живших в Швейцарии. Кроме того, им было доподлинно известно, что происходило в Петрограде. Перед ними была цель — закончить войну на восточном фронте, и как можно скорее, а для этой цели из всей этой братии не было лучше кандидатуры, чем Ленин. Именно он поклялся положить конец войне в том случае, если он придет к власти. Более того, в его планы входило развернуть классовую борьбу в России, а это непременно ослабило бы и без того подорванное военное положение страны. Пока Гримм и Платтен в поте лица трудились, чтобы переговоры увенчались успехом, некто Диего Берген в своем кабинете на Вильгельмштрассе, цинично ухмыляясь, выжидал наиболее подходящего для Германии момента, когда можно будет запустить в Петроград эту мину — кучку русских революционеров.