Ленин, как только узнал о революции в России, принял решение немедленно вмешаться в петроградские события. Он отправил телеграмму Зиновьеву в Берн и вызвал его в Цюрих. Михе Цхакая (оптимисту, который, когда Ленин выступал с речью, посвященной революции 1905 года, ободрил его, сказав, что они еще увидят русскую революцию собственными глазами) Ленин послал открытку: «Поздравляю вас с революцией в России. Ваш оптимизм был скоро вознагражден. Я готовлюсь к отъезду, упаковываю вещи. А вы, чем занимаетесь вы?»
Крупская не помнила, как провели они остаток дня и ночь, так взволновали их новости из России. Зиновьев приехал на следующий день. К тому времени были получены новые сведения, более подробные, касавшиеся Временного правительства, а также полный список только что назначенных министров. Ленин разразился длинным, взволнованным письмом в Стокгольм, Александре Коллонтай. В нем он говорил, что все произошло, как он и предвидел, и что это только первый этап первой революции, которая не будет последней и не ограничится пределами России. На этом этапе большевики должны немедленно начинать вести пропаганду за всемирную революцию и за победу новой власти, Советов рабочих депутатов. Итак, с самого начала он видел революцию в мировом масштабе. «Ни за что снова по типу второго Интернационала! Ни за что с Каутским! Непременно более революционная программа… агитация и борьба с целью международной пролетарской революции…» Его рука лихорадочно исписывает страницу за страницей. Достается всем: Милюкову, Гучкову, Керенскому и всем остальным, собравшимся вокруг нового правительства, являющего собой, с его точки зрения, «устаревшую» европейскую модель государственного устройства, возрожденную не для того, чтобы осуществить революцию, а чтобы ее задушить. Ему и в голову не приходило, что все эти министры были людьми, исполненными благородного желания создать представительский орган, построить революционное государство. А если бы такая мысль и пришла ему в голову, он все равно остался бы при своем мнении. Для себя он уже давно нашел точку опоры, и теперь надо было только со всей силой подналечь на рычаги.
На следующий день Александра Коллонтай ответила ему телеграммой, в которой просила дать ей и партии инструкции и указания, как вести дальше политическую работу. Он ответил незамедлительно. Смысл его ответа был таков: поскольку он, к его прискорбию, располагает весьма скудной информацией о том, что делается в России, то директив и указаний пока дать не в состоянии. За день до этого он ожидал, что Временное правительство войдет в сговор с царем; теперь же оказалось, что царь бежал и готовится к контрреволюционным действиям. «Сейчас на очереди — уширение работы, — писал он, — организация масс, пробуждение новых слоев, отсталых, сельских, прислуги, ячейки в войске для систематической, обстоятельной Entlarvung[32] нового правительства и подготовки завоевания власти
У него не было особых надежд в ближайшем будущем уехать из «этой проклятой Швейцарии». Однако он рассчитывал на то, что сможет в какой-то степени контролировать события на расстоянии, и уже вместе с Зиновьевым готовил заявление о Временном правительстве, которое, как он считал, должно было послужить на тот момент руководством к действию.
Годы спустя у Зиновьева была обнаружена целая папка подобных ленинских директив. Из них следовало, что Ленин был всерьез обеспокоен возможностью контрреволюции, возглавляемой царем. Ленин предполагал, что царь непременно окажет сопротивление, организовав свою партию, а возможно, и армию, чтобы реставрировать монархию. Более того, предупреждал он, вполне вероятно, что для того, чтобы обмануть народ, царь, если ему удастся бежать из России или склонить на свою сторону какую-то часть армии, издаст манифест, в котором, чего доброго, объявит о заключении сепаратного мира с Германией. Ленин призывал рабочих взяться за оружие. Он считал, что именно рабочие должны дать жестокий отпор царской реакции и покончить с монархическим строем.
Таким образом, становится очевидным, что у Ленина с самого начала сложилось совершенно ошибочное представление о происходившей в России революции. Пролетариату незачем было давать отпор царю — тот сам отрекся от престола; от него уже ничего не зависело. И уж никак нельзя было заподозрить царя в том, что он был готов подписать мир с Германией. Даже если у царя осталась бы хоть крошечка власти, он все равно не пошел бы на это. Любопытно, что Ленин, считая царя вождем контрреволюции, смело приписывал ему именно те действия, которые впоследствии сам он, Ленин, осуществит в реальности с предельной точностью.