Разговор с Троцким продолжался еще целый час. Троцкий был в неуверенности. Как он потом объяснял, у него не было никакого желания ни смещать Сталина и Орджоникидзе с их постов, ни исключать Орджоникидзе из партии. Как свидетельствовала Фотиева, Ленин собирался исключить его из партии «по крайней мере на два года». Троцкому же хотелось чего-то вроде «джентльменского соглашения», «честного сотрудничества между высшими партийными сферами». Троцкий считал, что надо просто навести порядок в их «общем доме» и положить конец склокам и дрязгам между руководителями государства. По его мнению, требовалась лишь небольшая «уборка», и Фотиева ушла от Троцкого в отчаянии; ей предстояло сообщить Ленину, что Троцкий не желает в одиночку поднимать голос против Сталина.
И вот она снова у Троцкого, на этот раз с письмом к Мдивани и Махарадзе. Она указала Троцкому на слова: «Копия — тт. Троцкому и Каменеву».
— …И Каменеву? — Троцкого это удивило. — Значит, Владимир Ильич передумал? — спросил он.
— Да, — ответила Фотиева, и в ее ответе заключался весь смысл того, что произошло: Ленин, потеряв надежду на поддержку Троцкого и поняв, что тот никогда не рискнет в одиночку выступить против Сталина, передумал; другого выхода у него не было.
Они заговорили о здоровье Ленина.
— Его самочувствие ухудшается с каждым часом, — сказала она. — Не стоит верить обнадеживающим заявлениям врачей. Он разговаривает с трудом… Его ужасно беспокоит «грузинское дело». Он боится, что впадет в беспамятство, прежде чем, сумеет что-то предпринять. Вручая мне это письмо, он сказал: «Пока не поздно… Я обязан открыто выступить — время не терпит!»
— Это значит, что я могу поговорить с Каменевым? — поспешил перебить ее Троцкий.
— Очевидно.
— Попросите его зайти ко мне.
Через час к нему явился Каменев. Он был взволнован и бледен. Каменев только что был в квартире Ленина и беседовал с Крупской, все еще ожидавшей покаянного письма от Сталина. Она довела до его сведения намерение Ленина политически уничтожить Сталина. Каменев как раз собирался зайти к Сталину за письмом, но по дороге заглянул к Троцкому и признался, что видеть Сталина у него нет никакой охоты.
На том дело и кончилось. Битва двух титанов, грозившая всеобщим столпотворением и далеко идущими последствиями, не была завершена. По воле судьбы в тот момент, когда Сталин сел писать покаянное письмо, Ленин стал стремительно терять силы.
Три дня спустя, 10 марта, в результате переживаний, связанных с борьбой со Сталиным, Ленин испытал новый приступ болезни, приведший к усилению паралича правой половины тела и к потере речи. Состояние осложнялось очень высокой температурой, опасной для жизни. Только 12 марта появился первый бюллетень, сообщавший о «значительном ухудшению) в здоровье Ленина; отмечалось «некоторое ослабление двигательных функций правой руки и правой ноги». Но бюллетень явно не давал реальной картины болезни. И хотя доктор Гетье строил оптимистические прогнозы, обещая, что Ленин поправится, мало кто из врачей разделял его надежды. Они были склонны считать, что жить ему осталось всего несколько недель, в лучшем случае месяц-другой. Но он прожил еще целых десять месяцев.
Еще до того, как Ленина сразил последний удар, он иногда заговаривал на тему о смерти с близкими людьми, которым удавалось, минуя заслоны, воздвигнутые Крупской, проникнуть к больному. Однажды он произнес: «Говорят, Мартов тоже умирает…» Своему другу Кржижановскому он сказал: «Да, кажется, я взвалил на свои плечи непосильный груз». Еще одному приятелю, Владимирову, он сказал: «Я еще не умер, а они во главе со Сталиным меня хоронят».
11 марта к нему приехал доктор Розанов. Ленин был в сознании, он понимал, что делается вокруг, но уже смутно. Своей действующей левой рукой он пожал доктору Розанову руку, а потом вдруг как-то по-детски трогательно начал ее гладить.
За несколько лет до этого случилось так, что Бухарин и Свердлов оказались в оппозиции к ленинской политик? и выразили свое несогласие с его взглядами. Ленин тогда отозвал в сторону Троцкого и спросил его:
— А что… если нас с вами белогвардейцы убьют, смогут Свердлов с Бухариным справиться?
— Авось, не убьют, — отвечал Троцкий.
— А черт их знает, — сказал Ленин и рассмеялся.
Тихо катились дни. Он лежал в своей постели в Горках, лишившийся дара речи, парализованный, и не спал. Его глаза были постоянно открыты — всем своим существом он денно и нощно боролся с болезнью. Два месяца он находился на грани между жизнью и смертью. Но потихоньку силы стали возвращаться к нему, и к концу июля он уже мог немного ходить. Сон восстановился. Казалось, Ленин несокрушим.