Ленин. Кн. 1

В воспоминаниях Я. М. Юровского, написанных в 1922 году (но оставшихся на долгие десятилетия в секретных фондах), говорится, что „пока (курсив мой. — Д.В.) не было никакого определенного решения из центра“ о судьбе семьи царя, он, как вновь назначенный комендант, Дома особого назначения», навел там порядок, ужесточив режим107. Например, императрица «позволяла себе часто выглядывать в окно и подходить близко к окну. Однажды Александра Федоровна позволила себе подойти к окну. Она получила от часового угрозу ударить штыком…»108.

Юровский пишет, что «16 июля 1918 года часа в два днем ко мне в дом приехал товарищ Филипп и передал постановление Исполнительного комитета о том, чтобы казнить Николая… Ночью приедет товарищ, который скажет пароль „трубочист“ и которому нужно отдать трупы, которые он похоронит и ликвидирует дело…». Рассказ Юровского детален, обстоятелен: он себя чувствует революционным героем.

«…Вызвав внутреннюю охрану, которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я распределил роли и указал, кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы „Наган“. Когда я распределял роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей от участия в расстреле, как людей не способных выполнить революционный долг (вот она, извращенная психика! — Д.В.) в самый решительный момент… В половине второго постучали. Это приехал „трубочист“. Я пошел в помещение, разбудил доктора Боткина и сказал ему, что необходимо всем спешно одеться, так как в городе неспокойно и я вынужден их перевести в более безопасное место.

В 2 часа (ночи) я перевел конвой в нижнее помещение.

Велел расположиться в известном порядке. Сам — один — повел вниз семью. Николай нес Алексея на руках. Остальные, кто с подушкой в руках, кто с другими вещами, мы спустились в подвальное помещение… Александра Федоровна села, Алексей тоже. Я предложил всем встать. Все встали, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была маленькая. Я объявил, что Исполнительный комитет Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала постановил их расстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил и скомандовал: „Стрелять!“.

Первым выстрелил я и наповал убил Николая. Пальба длилась очень долго… Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда мне удалось остановить эту стрельбу, я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал, опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего. Револьверным выстрелом с ним покончил. Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но, однако, это не удалось. Причина выяснилась позднее (на дочерях были бриллиантовые панцири вроде лифчиков). Я вынужден (заметьте, „вынужден“! — Д.В.) был по очереди расстреливать каждого. К величайшему сожалению, на вещи обратили внимание красноармейцы, которые решили их присвоить…»109

Трудно что-нибудь добавить к этому жуткому рассказу. Но мы скажем лишь то, что говорили сами участники убийства. Вот что добавляет Г. П. Никулин (зам. Юровского) в своем рассказе:

«…Перед расстрелом Юровский, значит, произнес такую фразу: „Ваши друзья наступают на Екатеринбург, и поэтому вы приговорены к смерти“. До них даже не дошло, понимаете, в чем дело, потому что Николай произнес только: „А!“ А в это время залп — один, второй, третий… Кое-кто был… не совсем окончательно убит. Ну, потом, значит, пришлось кое-кого дострелить……Анастасия и эта… закрылась, вот, подушкой — Давыдова… пришлось подушку, значит, сдернуть и пристрелить ее. Да… А мальчик был тут же сразу… Ну, правда, он долго ворочался, во всяком случае, с ним, с мальчиком, было покончено……Я, например, считаю, что с нашей стороны была проявлена гуманность… я считал, что если я попаду в плен к белым и со мной поступят таким образом, то я буду только счастлив……Я не думаю, чтобы все-таки Урал сам, понимаете, принял на себя такую ответственность расстрела без санкции или хотя бы без молчаливого согласия Ленина, Свердлова или кого-нибудь из руководителей…»110

А вот что можно добавить из воспоминания екатеринбургского большевистского руководителя участника расстрела И. И. Радзинского:

«…Я знаю, все подробности знаю. Стрельба беспорядочная шла. Вот Михаил Александрович Медведев, я знаю, мишенью избрал Николая. Так что он все в Николая стрелял.

…Ну, приводится приговор в исполнение, на это событие смотрели как на обычное… потом, конечно, начинаешь осознавать историческое значение… (Заметьте: „событие обычное“. К убийствам, расстрелам быстро привыкли. Они стали нормой новой жизни. Ведь эти же участники трагедии незадолго до расправы с семьей царя без всякого суда расстреляли князя Долгорукова, генерала Татищева, графиню Гендрикову, Шнейдер, сопровождавших Романовых.)