Мы знаем, каким настойчивым умел быть Ленин. Достаточно вспомнить его одержимость идеей вооруженного восстания. И пусть многие называли его курс на социалистическую революцию «бредом», Ленин добился-таки своего. Так и теперь, постоянно подчеркивая необходимость ужесточения диктатуры «для спасения революции», он постепенно, но быстро превратил свою установку на проведение «железной рукой» беспощадного террора в
Да, Ленина к самым жестоким мерам часто подталкивала надвигающаяся безысходность и прежде всего — голод в стране. Вождь, по существу, говорил: с помощью террора можем спастись от голода. Нужно «взять хлеб» у богатеев. Нужно расстреливать спекулянтов. Выступая в Петро-градском Совете по вопросу о мерах борьбы с голодом, Ленин особо нажимал на необходимость «поднять массы на самодеятельность». Смысл той «самодеятельности» — массовые обыски и реквизиции в поисках хлеба. «Пока мы не применим террора — расстрел на месте — к спекулян-там, ничего не выйдет». Ленин толкает людей на самосуд: «С грабителями надо также поступать решительно — расстреливать на месте», а «зажиточную часть населения надо на 3 дня посадить без хлеба, так как они имеют запасы…»3
Обстановка чрезвычайщины, классовой вседозволенности, полное игнорирование прав личности толкали людей из «буржуазии» к сопротивлению, протесту, саботажу. С другой стороны, использование силы становилось нормой, гранью повседневной жизни. Те, кто искренне кричал: «Смерть троцкистско-бухаринским двурушникам» в 1937 и 1938 годах, первые страшные импульсы получили сразу после Октября.
«Отказ от террора» есть реформизм в его современной постановке — так характеризовал Ленин попытки ограничить «классовое насилие».
Да, можно и нужно говорить о жестоких обстоятельствах момента, о глубочайшем кризисе общества, сопротивлении «вчерашних», но исторически курс на массовый террор оправдать нельзя ничем. Тем более что он начался вскоре после октябрьского переворота, стал основой социальной методологии режима. Как оценить в этой ситуации Ленина, его роль в терроре? Как мог человек, обладающий пониманием гуманистических принципов, сделать ставку на террористические методы? Было ли это случайностью или исторической неизбежностью? Думаю, что в этой связи можно отметить три момента.
Первый. Ленин элементарно растерялся перед лавиной проблем. Нельзя забывать, что вчера он был просто интеллигент-эмигрант, который практически никогда не работал, в обычном понимании слова, ничем никогда не управлял (кроме сект своей партии), был оторван от грозных реалий российской жизни. Даже при выдающейся силе ума ему было трудно руководить всем (а на первых порах так и было: записки о выделении комнаты старому большевику, помощи подмосковному селу, контроль за совнаркомовской столовой, бесконечные пропагандистские выступления…). Старая машина государства рухнула, новой не было. Рычаги власти были в твердых, но совершенно неумелых руках.
Добившись монополии на власть, Ленин оказался отрезанным от широкой поддержки крестьянства, интеллигенции, специалистов. О растерянности, даже временами панике, свидетельствуют его некоторые распоряжения и телеграммы. Вот телеграмма Антонову-Овсеенко и Дзержинскому в Харьков:
Второй момент. У этих людей, российских якобинцев, существовала совсем другая шкала нравственных ценностей. Беспощадность, классовая ненависть, обнаженный макиавеллизм выглядели в их глазах высшей революционной добродетелью. Даже заложничество — отврати-тельный метод достижения целей — было взято Лениным на вооружение. Это было тотальным крушением морали.
Момент третий. Ленин просто хотел запугать, подавить террором людей, взять на свое вооружение страх. При помощи террора Ленин рассчитывал сломить волю к сопротивлению у миллионов людей. После убийства Володарского Ленин телеграфирует Зиновьеву: «Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает»5.