Ленин. Кн. 1

Едва ли он предвидел, что безграничный контроль за производством, потреблением, распределением, поведением граждан рано или поздно приведет к созданию полицейского государства. Впрочем, почему поздно? Полицейское государство стало создаваться на второй день после переворота. Уже 26 октября Ленин собственноручно написал «Проект Положения о рабочем контроле», где, по сути, главным в общественной жизни страны провозглашалось: контроль, контроль, контроль за всеми сферами жизни. «Виновные в нерадивости, сокрытии запасов, отчетов и пр. караются конфискацией всего имущества и тюрьмою до 5 лет»259. Особый контроль Ленин требовал за печатью. Уже в декабре 1917 года многие издания, альтернативные большевистским, были просто закрыты. Но Ленин не останавливался. В подписанном им «Положении о военной цензуре ВЧК» этому органу вменяется «просмотр предварительный как периодической, так и непериодической печати, фото и кинематографа, снимков, чертежей, рисунков… просмотр почтово-телеграфной корреспонденции»260.

Совсем недавно еще многие ленинские статьи, речи, брошюры пылали негодованием по поводу жестокостей полицейского режима самодержавия и буржуазии! Теперь же Ленин в неизмеримо больших масштабах насаждает репрессии, кары, слежку, пролетарский контроль, цензуру, реквизиции, ограничения свобод… Единственный аргумент, которым он везде пытается прикрыть беззаконие и революционный произвол, — это делается «в интересах масс» и осуществляется «самым передовым классом» — пролетариатом. Едва ли он не знает, что его аргументы — классическая демагогия, которая рано или поздно должна быть раскрыта и осуждена.

Ленин считал себя вправе дополнять, корректировать постановления Совнаркома. Им, например, собственноручно было написано дополнение к декрету СНК «Социалистическое отечество в опасности!». Стоит привести один-два фрагмента этого полицейского документа.

«2. Каждый, принадлежащий к богатому классу или к состоятельным группам… обязан обзавестись немедленно рабочей книжкой для еженедельной отметки в этой книжке, выполнена ли им соответственная доля военной или административной работы… Рабочие книжки для состоятельных получаются за 50 руб. штука…

3…Неимение рабочей книжки или неправильное (а тем более лживое) ведение записей карается по законам военного времени.

Все, имеющие оружие, должны получить новое разрешение а) от своего домового комитета; б) от учреждений… Без двух разрешений иметь оружие запрещено; за нарушение этого правила кара — расстрел.

Та же кара за сокрытие продовольственных запасов…»261

Так новая власть выполняла свои обещания создать «свободное общество», без угнетения, полицейщины, террора и сыска. Но Ленин не испытывал ни угрызений совести, ни элементарной неловкости за обман и демагогию. Правительство новых правителей — народных комиссаров сделало главной опорой чрезвычайные, карательные органы. Проницательные люди рассмотрели контуры страшной угрозы сразу. Горький, пока «не принял» революцию, был категоричен: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия». Слова автора «Буревестника» жестки и бескомпромиссны: «…Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата. Рабочие не должны позволять авантюристам и безумцам взваливать на голову пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые расплачиваться будет не Ленин, а сам пролетариат…»262

Среди людей, чувствовавших пришествие новой страшной власти, были не только мыслители, писатели, профессура, но и самые простые люди. Архивы сохранили для нас письма, которые получал Ленин в 1917-м и в последующие годы. Среди них много откровенных, кричащих от душевной боли, выражающих интеллектуальную муку и страдание.

Вот что писал Ем. Павлов Ленину: он обвинял во всем комиссаров — людей в «кожаных куртках». Эти люди «курят перед вами фимиам и всеми мерами стараются втащить вас на такой пьедестал, откуда вам ничего не было бы видно, да и вы виднелись бы народу, как недосягаемое божество…»263.