Ленин. 1917-04

В дверях появился невысокий мужичок, выглядевший именно как хрестоматийный портрет сторожа. На лице росла редкая бородёнка, одет он был в домотканые рубаху и портки, поверх рубахи по причине холодной апрельской погоды находилась овчиная безрукавка шерстью внутрь. На ногах, как и ожидалось, были старенькие валенки, а голову венчал косовато сидящий треух. Наиболее живописной деталью являлся окровавленый нож в правой руке. Петро с удивлением уставился на него.

– Слышь, Филиппыч, – поинтересовался он, – а ты всегда гостей с ножом встречаешь? Ты глянь, нож-то в крови весь.

– А гости, слышь, разные бывают, – задиристо ответил Филиппыч, но, видимо, уразумев, что находится в явном меньшинстве, продолжил уже более мирно, – да я, слышь, курочку разделывал, как Лёха меня покликал. Вот и вышел с ножом.

– И что, – не унимался Петро, – Аполлинарий Кузьмич своих курочек резать и жрать позволяет?

– А где он, этот Аполлинарий Кузьмич, – снова встопорщился тот, – умотал куда-то, а ты тут карауль, за порядком следи, а жрать – так ищи сам, что хошь. Пущай сам Аполлинарий Кузьмич с меня и спрашивает.

– И что, Лукерья тебе курочек разрешает резать? Лёха вон сказал, что она за ними приглядывать приставлена.

– А что Лукерья? Нету ж её!

– Это как это нету? Уехала, что ль куда?

– Так мёртвая ж, – сорвался Филиппыч – и закрыл рот. Но было поздно. Все смотрели на него.

Без доброжелательности.

– И откуда же ты знаешь, – в голосе Петра слышалась насмешка, – что Лукерья мертва? Вроде из сторожки не выходил.

Филиппыч опустил голову, потом снова поднял и заговорил, глядя в пространство:

– Ну да, признаю. Мой грех. Мы, слышь ты, с Лёхой вчерась добре употребили. Просыпаюсь сегодня ни свет, ни заря – во рту как кошки нагадили, башка раскалывается, холодной водички хочется – прямо не могу. Ну, водички-то напился из ведра, хотел уже похмелиться, да подумал – надо с Лёхой вместе, а то не по-христиански как-то. А закуску мы всю вчера-то и уговорили, хлеба чуть тока осталось.

Ну я и подумал, Лукерья ещё спит, наверное – пойду, курочку украду, приготовлю. А там и Лёха проснётся – вот и похмелимся, и славно. Пошёл к курятнику и нож прихватил. Живую-то курочку если нести, она кричать станет, крыльями хлопать, вырываться. Лукерью разбудит – к бабке не ходи. Ну, я прямо там одну словил, горло сразу перерезал, держу её в левой руке, а нож в правой.

Вышел, курятник закрыл, поворачиваюсь – а тут Лукерья из-за угла вылетает и как набросилась! Крестит меня почём зря – и главное, слышь, всё норовит курочку выхватить. А у меня и так голова со вчерашнего чугунная. Я курочку-то в левой руке держу, а правой от неё отмахиваюсь.

Доотмахивался – аккурат ей в грудь ножом угодил. Да не жалко – вздорная бабёнка была, одно беспокойство. И курочки нам с Лёхой только на двоих еле хватит.

Вернулся в сторожку, и тут чё-та устал от всего энтого. Положил курицу в плошку пока, да и лёг досыпать.

Просыпаюсь – Лёхи в сторожке нету уже. Потом слышу – он с кем-то на улице болтает. Ну, думаю, пусть себе болтает, а я пока курочку разделаю. Кстати, вы, дорогие гости, рты на нашу курочку не разевайте. Ну всё, прощевайте, в дом не зову, извиняйте. Пошли, Лёха.

Выслушав эту тираду, слушатели потрясённо молчали.

– Филиппыч, – неуверенно начал Лёха, – ты ж человека из-за паршивой курицы порешил. Извини, но тебе сейчас с этими людьми надо в Петросовет. Там решат, что с тобой делать.

Филиппыч обернулся. На лице его было написано бешенство.

– Вот так ты с земляками!? – заверещал он, – Я-то к тебе со всей душой! Ночевать оставил, курочку с утра готовлю, не похмелялся сам – тебя ждал! Ну, сейчас ты у меня увидишь, что такое земляк!

И кинулся к Лёхе с явным намерением прикончить и его. У Маркина действия были отработаны на уровне рефлексов. Левая рука Николая тут же блокировала правую руку Филиппыча с ножом, а кулак правой с хрустом врезался тому в подбородок. Филиппыч рухнул, по телу прошла судорога, и он замер.

Маркин наклонился и пощупал шею.

– Готов, – констатировал он без особого сожаления, – опять не рассчитал.

Остальные молчали, видимо, приходя в себя.

Маркин выпрямился.

– Так … Митроха, Павел … вы самые быстрые … бегом в Петросовет … нужна телега … или что там … трупы отвезти … мы тут обождём.

Митроха с Павлом послушно сорвались с места и исчезли. Николай повернулся к Петру

– Ну ты голова … как душегубство размотал … а как Филиппыча … разговорил … он же не заметил … как сам признался. … Слушай … давай ходить с нами … ты ж сегодня Лёху спас … если б не ты … мы б его арестовали. … Давай … ты нам самый нужный человек.

Петро задумался.

– Придётся, видать, – ответил он, – Только у меня условие. Ты впредь рассчитывай, пожалуйста. А то у нас вместо арестованного пока труп получился. И как я понял, не впервой. Мы ж их арестовывать должны, а ты сразу казнишь.

Маркин отрицательно помотал головой.