Лемма

- Вот именно, пришельцами, - сказал Ковалев. - И когда стало ясно, что они не ровня нам по разуму, мы сразу потеряли к ним интерес. Работу с дельфинами продолжали одиночки, которым больше некуда было деваться. Тогда вы и сменили кандидатскую тему.

Беглай был уже готов к дальнейшему разговору. Он понял, что Ковалев знает о нем все. "Интересно, откуда?" - думал профессор.

- Курите? - спросил он, включая привычные силы сопротивления.

- Боже упаси! - отвечал Ковалев простодушно.

И тут Беглай вдруг подумал, что нет, это не неудачники остались в опустевших дельфинариумах. Он вспомнил бетонный мол в Малом Сунсехе, яркую золотую полоску заката, алое облако над пляжем и морем. Девушка стояла в черном купальнике на самом конце мола и молча смотрела, как они шутовски бросали монетки в море, чтобы вернуться. Куда? Когда? Потом он понял: она смотрела не на них, веселых беглецов, не на него (все было сказано вчера), а на обезумевшего дельфина, летавшего в водах малого бассейна. Остались не безутешные неудачники, подумал он, остались те, кто поверил и полюбил.

Почему-то эта мысль стиснула сердце и прибавила уверенности. Чувство, интуиция - они протаптывали дорожку к разрушению умозрительных построений ковалевской леммы. Где-то внутри монолита ее пробежала тонкая, словно волос, первая трещинка.

- Все же я не понимаю главного, - профессор был теперь спокоен, он принял игру Ковалева. - Из леммы следует, что они не пойдут на Контакт до тех пор, пока мы будем этого хотеть.

Ковалев кивнул.

- Да. Но как они узнают, чего именно мы хотим?

- От вас же. Эти вопли на нескольких радиочастотах, теорема Пифагора в закодированном виде... серия Лаймана, серия Пашена. А кодировки? Текст телеграммы способен больше сказать об отправителе, чем пухлый том анкетных данных.

- А вы не допускаете, что мы можем их обмануть?

- Полноте, - сухо отвечал Ковалев. - Это вам не по карману. По мощности сигнала можно узнать о цивилизации все. Энергия, профессор, энергия. Вы даже не освоили управляемый термоядерный синтез.

Легкие облачка то закрывали солнце в раме окна, то уходили. Летний день стоял в зените.

"Что за разговоры мы ведем? - думал профессор. - Что за чудик? И он в чем-то прав, черт бы его побрал... Где же обед?"

Только теперь профессор заметил, что Ковалев вновь держит старую доску под мышкой. "Э-э, - подумал он. - Вот и второе следствие. Даст по башке иконкой, и привет".

- Зачем вам доска? - спросил он грозно.

- Это аргумент в мою пользу, - отвечал Ковалев. - Не беспокойтесь, не трахну.

"Ах, черт! - сказал себе смутившейся Беглай. - Да нормальный он, нормальный".

- Итак, вот второе следствие леммы: для осуществления успешной связи с внеземными цивилизациями нужно не только прекратить все попытки Контакта, но и научно доказать единственность человеческой, нашей, цивилизации во Вселенной. То есть доказать, что Контакта в принципе быть не может.

- Это невозможно! - вскричал Беглай.

- Невозможно прекратить вашу деятельность? - спросил Ковалев.

- Не паясничайте! - закричал профессор. - При чем здесь это? Невозможно лишить нас надежды, невозможно запретить целую область науки! Это мракобесие!

- Снова клички! Ваш прадедушка, профессор, не одобрил бы вас Впрочем, меня он тоже бы не одобрил - из сострадания к бедному Джордано Бруно. Дураки легко выведут из второго следствия, что он зря горел на костре. Кстати, вы заметили, что его сожгли не за какое-либо научное утверждение, а за в высшей степени сомнительную гипотезу о бесчисленности земных миров.

- Сомнительную?

- Конечно. Ведь если миров бесконечное количество, то за конечное время Контакт обязательно был бы установлен. К сожалению, видим, что это не так. Но к делу!

- Если вернуться к делу, то надо доказать, что мы единственные во Вселенной.

Только оценив себя как единственное и бесценное существо во Вселенной, мы будем кому-то нужны и интересны. Это наш единственный шанс на Контакт. Но если окажется, что мы и впрямь единственны, то мы опять ничего не теряем, кроме иллюзий. Очень рационально. Вообще второе следствие из леммы - это беспроигрышный вариант действий.

- Но он неосуществим.

- Почему?

- Как вы убедите ученых?

- Я потому и сказал "научно доказать". Гипотеза о единственности разума уже высказывалась и, следовательно, революционной не является. Неужели с помощью научных терминов и инструментов логики вы не сможете убедить массу ваших коллег? Не верю! В науке, где можно проверить далеко не все, что сделано другими, где установки уникальны, где обсуждение результатов опыта занимает в сотни раз больше времени, чем сам опыт, где теоретики не понимают друг друга даже в одной области знания. Если хорошо взяться, они поверят... Заметьте, что и при Птолемее, и при Копернике модель мира многих устраивала. Измеряемая природа прекрасно укладывается в множественную мозаику наших научных представлений.

- И вы предлагаете использовать эту веру в науку для доказательства ложной теории - единственности разума?