Лем. Жизнь на другой Земле

Осенью 1941 года началось переселение евреев в гетто, организованное с другой стороны железной дороги, в районе Знесенье. Вскоре была проведена специальная акция по отлову довоенных врачей и адвокатов еврейского происхождения, о которых немцы узнали из довоенных реестров. Они арестовали около семидесяти человек, которых никто потом больше не видел[67]. Это может быть моментом смерти Фредерика, брата Самюэля Лема. Если он не погиб тогда, то самое позднее это случилось весной следующего года (поскольку он попал в гетто, он определённо оказался в первом отборе особ, неспособных к труду).

Как случилось так, что Самюэль и Сабина Лемы уцелели? Владислав Бартошевский утверждал, что родители Лема оказались в гетто, но Станислав смог их оттуда вытащить благодаря помощи коллег из гимназии, служащих в Армии Крайовой. Тут появляется рассказ об отважном побеге из гетто на дрожках, про это захватывающее приключение известно не только в семье Лемов, но и в семье Колодзеев (про которую больше в следующем разделе), хотя немного в другой версии. В этой второй версии единственно легальной (арийской) пассажиркой этой дрожки была пани Ольга Колодзей[68].

Я отношусь к этой истории довольно скептически, потому что, даже когда гетто ещё не было ограждено, особа с арийскими документами не могла просто так зайти на его территорию, а тем более въехать на дрожках. Она могла как максимум подъехать ближе.

Но улица Бернштайна, где семья Лема жила после того, как оставила свою квартиру на Браеровской, располагалась близко от гетто. Возможно, действительно происходило какое-то катание на дрожках (и одной пассажиркой могла быть именно Ольга Колодзей), только не на территории гетто. Возможно, речь идёт об эвакуации Самюэля и Сабины Лемов из всё более небезопасного места на Бернштайна? Так или иначе, но это должно было происходить до декабря 1941 года, потому что именно тогда территорию гетто оградили[69].

Потом спасти родителей было бы сложней. Какое-то время евреи ещё могли получить пропуск, чтобы покинуть гетто, но это была ужасная лотерея. Главная дорога на арийскую сторону проходила под железнодорожным путепроводом над улицей Пелтевной, прозванным «мостом смерти». За выходом следили продажные украинские полицейские, которые независимо от имеющихся документов требовали взятку за проход. «Каждый день у моста одна и та же сцена – избиение, грабёж, убийство. Вечером вывозят на кладбище кучи трупов», – писал Филип Фридмен[70].

В конце октября по примеру гетто как в других городах, так и во Львове создали коллаборантскую еврейскую службу порядка, J"udischer Ordnungsdienst Lemberg, в которую входили двести пятьдесят человек. Служащие там евреи рассчитывали на то, что спасут собственную жизнь, помогая немцам в убийстве других евреев. И снова: во Львове всё проходило слишком быстро, чтобы хоть кто-то мог долго питать такую надежду.

30 октября немцы потребовали от юденрата организовать вывоз молодых, здоровых мужчин в трудовые лагеря. Руководитель юденрата доктор Парнас отказался это делать и был расстрелян. На первый план в юденрате выдвинулся заместитель Парнаса доктор Генрих Ландесберг, решивший спасти свою жизнь или хотя бы своего сына ценой безоговорочного подчинения оккупанту (кстати, его сын выжил, он – нет).

В ноябре на улице Яновской был создан принудительный трудовой лагерь, превратившийся потом в лагерь смерти, прозванный яновским. В нем погибло около двухсот тысяч человек[71]. Среди них, скорее всего, мог бы оказаться и Станислав Лем, если бы угодил в гетто и был бы схвачен ещё во время осенних набегов.

В марте 1942 года выдвинулся первый транспорт в концлагерь Белжец. Немцы потребовали от юденрата отобрать всех евреев, которые нетрудоспособны по здоровью или возрасту. Это самая поздняя возможная дата смерти «дяди Фрица» и «тёти Берты».

Самюэль и Сабина Лемы в этот момент должны были уже быть в каком-то безопасном месте, потому что эту облаву они бы точно не пережили. Налёт организовали не немцы и не украинцы, которых довольно легко можно было обмануть или перекупить, это были евреи, отчаянно боровшиеся за собственную жизнь. Таких трудно подкупить.

До июня 1942 года во Львове осталось около семидесяти тысяч евреев. Немцы ускорили истребление, используя каждый раз всё более изобретательные и ужасные методы. Недовольные работой еврейской полиции, 24 июня они организовали в гетто собственную облаву. Убили несколько тысяч человек. «Женщин голыми вытаскивали ночью во двор и спускали собак, которые их разрывали», – писал Ян Роговский[72].