Итак, никаких формальных препятствий к замещению кафедры по кончине св. Мелетия новым епископом не существовало. Но св. Григорий Богослов, как идеалист, видевший везде не действительных людей с их слабостями и недостатками, a христиан, стремившихся к совершенству, выступил с предложением довольно неудобным: он заговорил в духе любви и мира, утверждая, что миролюбие должно царствовать во всем, и предлагал признать Павлина истинным епископом антиохийским. Предложение было таково, что большинство отцов собора было недовольно и не хотело и слышать об этом: это значило бы уступить западу, {стр. 111} тогда как свет и вера Христова — с востока; это значило бы оскорбить память св. Мелетия, бросив тень подозрения на его церковное положение.
Григорий Богослов исходил из начала высокого; но и восточные отцы имели основание стоять за свою точку зрения. аа) Поползновения Рима были действительно властолюбивы. бб) Отношение Дамаса к Василию В. всего менее могло приобрести западным сердечную привязанность восточных. вв) Павлин, видимо, был человек далеко не симпатичный, и в отношении к Мелетию держал себя с высокомерием, третируя его как арианина. гг) Вообще западные, попадавшие на восток, имели слабость держать себя с проконсульскою важностью в отношении к востоку. Напр. Иероним, который своим значением весьма немало обязан тому, что был учеником восточных богословов, позволял себе, однако, говорить о таком времени, когда на всем востоке было только два человека православных: Павлин да Епифаний (кипрский). — Итак, оба пункта, которые отстаивали восточные: достоинство восточной церкви пред лицом западной, и достоинство мелетиан, как епископов православных, имели право на защиту и нуждались в ней.
Но своим «не мелетианским» образом действия по антиохийскому вопросу св. Григорий оттолкнул от себя сочувствие восточных. Между тем прибыли египтяне и македоняне и — опротестовали перемещение Григория, епископа сасимского, на кафедру константинопольскую, ссылаясь на can. Nicaen. 15, Antioch. 21. Они были настолько откровенны, что конфиденциально высказали Григорию, что против него лично не имеют ровно ничего и у них нет даже своего кандидата на константинопольскую кафедру; но поднимают они этот вопрос, чтобы сделать неприятность восточным. Из этих последних многие уже не поддерживали св. Григория.
Видя, что дело приняло такой оборот, Григорий заявил отцам, что если из-за него возникают затруднения для церковного мира, то он готов быть вторым Ионою: пусть бросят его в море. Он рад удалиться на покой, которого требует и его расстроенное здоровье (в самом деле, он 31 мая составил уже свое духовное завещание). Эта просьба об увольнении была наконец принята императором и собором, и св. Григорий, в трогательном слове простившись с отцами собора и паствою, оставил Константинополь с {стр. 112} светлым сознанием, что для мира церкви он пожертвовал всем, но и с грустью, потому что многие из паствы его искренно любили и он сам привязался к ней всем сердцем. Григорий усматривал в следующем причины своих не устроившихся отношений к константинопольской кафедре:
а) для некоторых он представлялся неудобным как епископ столицы потому, что у него не было вельможного тона и аристократических привычек; б) другие были недовольны им потому, что находили его слишком мягким: он не воспользовался переменою внешних обстоятельств и «ревностью самодержца» для того, чтобы отплатить арианам злом за то зло, которого натерпелись от них, в эпоху их владычества, православные на востоке; наконец в) некоторым епископам «двоеславным» , колебавшимся между тою и другою верою, он был неприятен как неумолкаемый проповедник той истины, что Св. Дух есть Бог. Это были, очевидно, остатки сторонников «золотой средины», которые и теперь хотели бы сладкий источник никейской веры мутить соленою примесью своих учений.
Преемником св. Мелетия избран был пресвитер Флавиан. На константинопольскую кафедру рукоположен был Нектарий, сенатор киликийский. Он был еще только оглашенным. Созомен (V, 8) рассказывает, что в список кандидатов Нектарий внесен по желанию Диодора тарсского, к которому он зашел пред отъездом в Тарс. Почтенная наружность Нектария произвела на Диодора, который в эту минуту был занят именно вопросом о кандидатах, самое выгодное впечатление. Нектарий записан был последним в списке кандидатов, но император, может быть, знавший его как сенатора, остановился именно на нем. Епископы не охотно согласились на избрание оглашенного. И Нектарий еще в белой одежде новокрещенного провозглашен был нареченным епископом константинопольским. Впрочем, он был близок давно к Василию В., который знал его с самой лучшей стороны, как христианина.
в) Все остальные деяния этого собора — тайна, ибо актов не сохранилось, за исключением разве сопроводительной грамоты к императору Феодосию об утверждении канонических постановлений. Догматическая деятельность собора исчерпывается постановлениями против существовавших ересей.
{стр. 113}