Шлем, доставшийся Дон Кихоту от поверженного цирюльника — цирюльника номер два, — был тазом для бритья, который цирюльник, спасаясь от непогоды, водрузил себе на голову. В конце главы Дон Кихот пускается в пространное описание приема, который оказывают во дворце странствующему рыцарю; здесь Сервантес, не опускаясь до карикатуры, предлагает нам восхитительный образчик рыцарского романа. «У каждого эпизода, — говорит цитируемый Путнамом Джон Ормсби, автор выполненного в XIX веке перевода «Дон Кихота», — «отыщется множество источников в этих романах». Эта очень лиричная и трогательная глава заслуживает пристального рассмотрения.
ГЛАВА 22
Дон Кихот видит, «что навстречу ему по той же самой дороге идут пешком человек двенадцать, нанизанных, словно четки, на длинную железную цепь, обмотанную вокруг их шеи, все до одного в наручниках. Цепь эту сопровождали двое верховых и двое пеших, верховые — с самопалами, пешие же — с копьями и мечами». В этой цепи каторжников, угоняемых на галеры, были: 1) молодой парень, укравший корзину с бельем (осужденный за
Дон Кихот зовет их «любезнейшими братьями». Он здесь затем, чтобы «защищать обиженных и утесняемых власть имущими». Однако одержанная им победа над конвойными, обращается в поражение от тех, кого он избавил от цепей. То, что освобожденные каторжники забрасывают его камнями, — логический результат его безумия (он требует, чтобы они явились к Дульсинее), равно как и их освобождение.
ГЛАВА 23
В Сьерре-Морене Дон Кихот встречает Карденьо, Оборванца Жалкого Образа. (Кража Санчева осла — вставка самого Сервантеса, при этом он не потрудился исправить последующие отрывки, где Санчо, как и прежде, разъезжает верхом на сером.) Сразу же начинается приключение с найденной записной книжкой, принадлежащей отвергнутому влюбленному, Карденьо. Эта рукопись находится внутри другой рукописи — не будем забывать, что с некоторых пор (если быть точным, начиная с девятой главы) история Дон Кихота якобы выходит из-под пера арабского летописца.
«Перелистав почти всю книжку, он [Дон Кихот] обнаружил еще несколько стихотворений и писем, причем одни ему удалось разобрать, а другие нет, но все они заключали в себе жалобы, пени, упреки, выражения удовольствия и неудовольствия, восторг обласканного и плач отвергнутого. В то время как Дон Кихот просматривал книжку, Санчо подверг осмотру чемодан, и во всем чемодане, равно как и в подушке, не осталось ни единого уголка, который он не обыскал бы, не изучил и не исследовал, ни единого шва, который он не распорол бы, ни единого клочка шерсти, который он не растрепал бы, дабы ничего не пропустить по своему небрежению или оплошности — до того разлакомился он, найдя более ста золотых монет. И хотя сверх найденного ему больше ничего не удалось найти, однако он пришел к мысли, что и полеты на одеяле, и изверженный напиток, и дубинки, коими его вздули, и кулаки погонщика, и исчезновение дорожной сумы, и похищение пыльника, а также голод, жажда и утомление, которые он изведал на службе у доброго своего господина, — все это было не зря, ибо нашему оруженосцу казалось, что его с лихвою вознаграждает милость, какую явил ему Дон Кихот, отказавшись в его пользу от этой находки».
Важное наблюдение: мы знаем, что Дон Кихот готов превратить любую «самую тусклую» действительность в украшенную разноцветными перьями иллюзию. Но теперь сама действительность принимает цвета вдохновивших его рыцарских романов. Рассказанная в этой главе история отвергнутого влюбленного имеет все атрибуты этих самых романов. На горном перевале Дон Кихот достигает вершины, где иллюзия сливается с реальностью. Вопрос о пародии на странствующих рыцарей здесь снимается.