— О ты, ныне уже не оруженосец, но возлюбленный сын мой! Урочный час настал, отсчитай же себе несколько ударов из общего числа тех, которые ты обязался себе нанести для расколдования Дульсинеи. Повторяю: ныне целебная сила, коей ты обладаешь, достигла своего предела, и тебе несомненно удастся совершить то благодеяние, которого от тебя ожидают.
Санчо же ему на это сказал:
— Не то, так другое, час от часу не легче! Мало щелчков, щипков да уколов, еще не угодно ли розог! <…> Оставьте меня в покое, иначе, ей-богу, я тут все вверх дном переверну».
ГЛАВА 70
Альтисидора приходит ночью в спальню к Дон Кихоту с Санчо, чтобы упрекнуть рыцаря в жестокости. Она вспоминает, что, будучи заколдованной, находилась недалеко от ада и видела, как дюжина чертей играет в теннис книгами. «Одну совсем-совсем новенькую книжку в богатом переплете они так поддали, что из нее вывалились все внутренности и разлетелись листы. Один черт сказал другому: "Погляди, что это за книжка". Тот ответил: "Вторая часть истории Дон Кихота Ламанчского", но только это сочинение не первого ее автора, Сида Ахмета, а какого-то арагонца, который называет себя уроженцем Тордесильяса". — "Выкиньте ее отсюда, — сказал первый черт, — бросьте ее в самую преисподнюю, чтобы она не попадалась мне больше на глаза". — "Уж будто это такая плохая книга?" — спросил второй. "До того плохая, — отвечал первый, — что если б я нарочно постарался написать хуже, то у меня ничего бы не вышло". Они возобновили игру и стали перебрасываться другими книгами, я же, услышав имя Дон Кихота, которого я так люблю и обожаю, постаралась сохранить в памяти это видение».
ГЛАВА 71
Покинув герцогский замок, Дон Кихот направляется в родную деревню. «Побежденный и теснимый судьбою, Дон Кихот был весьма грустен, а в то же время и весьма радостен. Грусть его вызывалась поражением, радость же — мыслью о целебной силе Санчо, которую тот выказал при воскрешении Альтисидоры, хотя, впрочем, Дон Кихоту потребовалось некоторое усилие для того, чтобы убедить себя, что влюбленная девушка была, точно, мертва».
Он предлагает Санчо плату за каждый удар плетью, и Санчо обещает этой же ночью приступить к порке. Поначалу он наносит себе шесть-семь ударов, подсчетом которых занимается Дон Кихот, но затем, скрывшись в лесу, принимается хлестать недоуздком по деревьям, громко стеная, словно от сильной боли; наконец Дон Кихот, преисполнившись жалости, устремляется к нему, выхватывает недоуздок (который уже дважды применялся в колдовстве) и принуждает Санчо прекратить самобичевание. Продолжив свой путь, они прибывают в некое село. «Остановились они на постоялом дворе, который Дон Кихот именно таковым и признал, но отнюдь не замком с глубокими рвами, башнями, решетками и подъемным мостом; надобно заметить, что со времени своего поражения он стал судить о вещах более здраво <…>».
ГЛАВА 72
Столкнувшись на постоялом дворе с одним из персонажей подложной «Второй части» Авельянеды, Дон Кихот нотариально заверяет документ, что настоящие Дон Кихот и Санчо Панса не имеют никакого отношения к самозванцам, выведенным в книге Авельянеды. Ночью, в лесу, среди деревьев, страдающих от плети вместо спины и ягодиц Санчо, оруженосец доводит самобичевание до конца; теперь Дон Кихот за каждым поворотом ожидает встретить расколдованную Дульсинею.
ГЛАВА 73
Хотя при въезде в родное село Дон Кихоту мерещатся дурные предзнаменования, он сообщает священнику и Карраско о своем обязательстве в течение года оставаться дома и о своем решении подвизаться на поприще пастушеской жизни, к которой просит их присоединиться. «Этот новый предмет Дон-Кихотова помешательства поразил священника и бакалавра, однако ж, дабы он снова, рыцарских ради подвигов, не пустился в странствия и в надежде на то, что за этот год он, может статься, поправится, они эту новую его затею одобрили и, безумную его мысль признав вполне здравою, согласились вместе с ним начать подвизаться на новом поприще. <…> На этом священник и бакалавр с Дон Кихотом простились, а перед уходом обратились к нему с просьбой беречь свое здоровье и посоветовали обратить особое внимание на пищу».
Но Дон Кихоту нездоровится, и его укладывают в постель.
ГЛАВА 74
На смертном ложе разум Дон Кихота проясняется.
«— Поздравьте меня, дорогие мои: я уже не Дон Кихот Ламанчский, а Алонсо Кихано, за свой нрав и обычай прозванный
Трое посетителей, послушав такие речи, решили, что Дон Кихот, видимо, помешался уже на чем-то другом. И тут Самсон сказал ему: