Лекции и интервью

   — Мой отец, — сказал он, — решил стать великим писателем. Поэтому он решил привести в порядок свой офис. Ему было необходимо иметь совершенный офис. Он продумал все до малейших деталей, от украшения стен до настольных ламп. Когда комната была готова, он потратил много времени, чтобы найти подходящий стол для работы. Стол должен был быть определенного размера, дерева, цвета и т. д. Затем последовал выбор стула. Позднее ему понадобилось покрытие на стол, чтобы не повредить его поверхность. Покрытие могло бы быть пластиковым, стеклянным, кожаным, картонным. На этом покрытии отец собирался разместить бумагу, на которой он написал бы свой шедевр. И затем, усевшись за стол и глядя на чистый лист бумаги, он не знал, о чем писать. Таков мой отец. Он хотел начать с совершенной фразы. Конечно, вы не можете начать писать таким образом! Каждая фраза — лишь инструмент, нечто промежуточное. Я вижу в сновидениях каждую страницу, и успех каждой из них зависит от точности, с которой я способен скопировать их. Именно так, та страница производит наибольшее впечатление или воздействие, копируя которую мне удалось достичь наибольшей точности.

Эти комментарии Кастанеды открывают особую теорию знания и интеллектуального или артистического творчества. Я немедленно вспомнила Платона и св. Августина и их образ «внутреннего учителя». Знать означает открывать, и творить означает копировать. «Природа личности» не может претендовать ни на знание, ни на творение.

За ужином я упомянула, что читала несколько его интервью. Я сказала ему, что мне очень понравилось интервью, которое брал Сэм Кин и которое было впервые опубликовано в журнале «Психолоджи Тудей» (Psychology Today). Кастанеда тоже был очень доволен этим интервью. Он высоко оценил Сэма Кина.

   — В те годы, — сказал он, — я знал многих людей, с которыми я хотел бы поддерживать дружеские отношения... с теологом Сэмом Кином, например. Но дон Хуан сказал: «Довольно».

Что касается интервью, опубликованного в «Тайм», Кастанеда рассказал нам, что вначале к нему в Лос-Анджелес приехал репортер-мужчина. Похоже, что дело у них не пошло (он использовал аргентинский слэнг), и репортер уехал. Затем они прислали «одну из тех девушек, которым вы не можете отказать», сказал он, заставив нас улыбнуться. Все шло хорошо, они понимали друг друга «великолепно». У Кастанеды было впечатление, что она понимала, о чем он ей говорил. Однако в конце концов статью писала не она. Ее записи передали репортеру, который «сейчас, я думаю, в Австралии». Похоже, что он поступил с записями, которые ему передали, как ему заблагорассудилось.

Каждый раз, когда по той или иной причине упоминалось интервью в «Тайм», недовольство Кастанеды было очевидным. Он замечал дону Хуану, что «Тайм» — чересчур влиятельный и важный журнал. Дон Хуан, напротив, настаивал на том, чтобы он дал интервью.

   — Интервью было дано «на всякий случай», — сказал Кастанеда, снова неформально используя типично аргентинское выражение.

Мы также поговорили о критиках и о том, что было написано о его книгах. Я упомянула Р. де Милля[21] и других критиков, которые высказывали сомнения в правдивости его работ и их антропологической ценности.

   — Работа, которую я должен сделать, — сказал Кастанеда, — не зависит от всего того, что могут сказать критики. Моя задача состоит в представлении знания наилучшим возможным способом. Ничего существенного сказать они мне не могут, поскольку я больше не писатель Карлос Кастанеда. Я не писатель, не мыслитель, не философ... следовательно, их атаки не достигают меня. Теперь я знаю, что я ничто. Никто не может ничего отнять у меня, поскольку Джо Кордоба — ничто. В этом нет никакого чувства собственной важности.

   — Мы живем, — продолжал он, — на уровень ниже мексиканских крестьян, и это уже говорит о многом. Мы коснулись дна, и мы не можем опуститься ниже. Разница между нами и крестьянином заключается в том, что он надеется, хочет иметь различные вещи и работает, чтобы в будущем иметь больше, чем он имеет сегодня. Напротив, мы ничего не имеем и хотим иметь еще меньше. Можете себе такое представить? Критика не может попасть в цель.

   — Самой полной жизнью живу я тогда, когда я Джо Кордоба, — воскликнул он неистово, вставая и разводя руки в жесте изобилия. — Джо Кордоба, целый день жарящий гамбургеры, чьи глаза полны дыма... Вы меня понимаете?

Не все критические отзывы были негативными. Октавио Паз, например, написал очень хорошее предисловие к испанскому изданию «Учения дона Хуана». Мне это предисловие кажется самым удачным.

   — Да, — сказал Кастанеда прочувствованно. — Это предисловие великолепно. Октавио Паз — истинный джентльмен. Может быть, он — один из последних, которые еще сохранились.

Фраза «истинный джентльмен» не имеет отношения к неоспоримым качествам Октавио Паза как мыслителя и писателя. Нет! Фраза указывает на внутренние качества, на его оценку как человека. Слова «один из последних, которые еще сохранились» подчеркивают тот факт, что он принадлежит к существам, которые находятся под угрозой исчезновения.