Лекции и интервью

Дон Хуан хохотал в своей могиле — или вне ее, а это вызывает в уме целый вихрь вопросов: где же он все-таки находится? Кэрол Тиггс вернулась оттуда же? И если это так, должно ли это означать, что старый Нагваль был способен на такое восстановление? В «Огне изнутри» Кастанеда писал, что дон Хуан и его отряд исчезли где-то в 1973 году, когда четырнадцать воинов отправились в область «второго внимания». Что же это все-таки такое, второе внимание? Когда я читал его книги, мне все казалось ясным. Я порылся в моих записях. Там на полях не очень разборчиво было написано: «второе внимание = повышенное осознание», но это мало помогло. Нетерпеливо я начал рыскать по страницам «Силы безмолвия», «Дара Орла» и «Путешествия в Икстлан». Хотя там по этому поводу было полно всего, но я ничего не понимал, а ведь все основные понятия там были описаны старательно и к месту. Но почему же тогда ничего из этого не задержалось в моей голове? Я пролетел с заклинанием № 101.

Я заказал капуччино и стал ждать. Я позволил своим мыслям свободно блуждать в воспоминаниях. В голову пришла мысль о Флоринде и японских обезьянках. Когда-то я с ней договаривался по телефону, чтобы она устроила одно интервью, а она упомянула Имо. Любой студент, занимавшийся антропологией, знал Имо, знаменитого макаку. Однажды Имо случайно помыл батат в воде, прежде чем съесть его. Через некоторое время все макаки острова последовали его примеру. Антрополог мог бы назвать такое поведение «культурным», но Флоринда сказала, что это был замечательный пример проявления критической массы — в данном случае относящегося к взаимодействиям обезьян.

Появился Кастанеда. Он широко улыбнулся, пожал мне руку и сел. Я как раз собирался заняться обезьянкой, как он начал плакать. Лоб его покрылся морщинами, а все тело сотрясалось от рыданий. Вскоре он начал задыхаться, как морской окунь, выпрыгнувший из водоема. Его нижняя губа, мокрая и возбужденная, тряслась. Одна его рука развернулась ко мне, ладонь тряслась и казалась парализованной, потом она раскрылась, как ночной цветок из лавки ужасов, как будто прося милостыню.

«Пожалуйста!» — выговорил он, когда его лицевые мышцы на мгновение успокоились, казалось, лишь для того, чтобы он мог проговорить сквозь зубы. Он оперся на меня, слезно умоляя: «Пожалуйста, люби меня!» — Кастанеда начал всхлипывать снова, наподобие большого поломанного пожарного крана. Он полностью потерял самообладание, будто превратившись в непристойно плачущее механическое приспособление. «Вот что мы есть — обезьяны с консервными банками. Погрязшие в суете, слабые, ищущие примитивных удовольствий. В нас есть возвышенное, но сумасшедшим обезьянам не хватает энергии, чтобы видеть это, и животные инстинкты преобладают. Мы не способны ухватиться за предоставляющуюся возможность и использовать наш «кубический сантиметр шанса». Как можно? Мы слишком заняты, держась за мамочкину руку. Мы воображаем, какие мы чудесные, какие чувствительные, какие неповторимые. Но это не так! Сценарий нашей жизни написан заранее, — сказал он с угрожающей гримасой. — Он написан другими. Мы знаем это, но... не придаем этому значения. Плевать, говорим мы. Здесь мы достигли пределов цинизма. Вперед! Смелее! Вот так мы живем! В куче теплого дерьма. Что они могут сделать для нас? Это то, что не раз повторял дон Хуан. Он говорил мне: «Как насчет морковки?» — «Что ты имеешь в виду?» — «Морковку, которую показывают твоему ослу». Это меня страшно оскорбило, ведь он действительно мог делать это со мной. Например, когда он сказал: "Будь доволен, теперь они не приделывают к ней рукоятку"».

«Но если у нас есть выбор, почему мы все же продолжаем оставаться в дерьме?» — «Потому что там тепло. Не хочется с ним расставаться, и мы не любим говорить «прощай». И мы такие озабоченные-озабоченные. По двадцать шесть часов в сутки! И как ты думаешь, чем мы так озабочены? — он снова улыбнулся, прямо как Чеширский Кот. — Собой! Как обстоят дела со мной? Что со мной происходит? Что со мной случится? Прямо свихнулись на себе! Кошмар какой-то, но ведь так захватывающе!»

Я сказал ему, что его точка зрения выглядит грубовато. Он усмехнулся, а потом потешно категорическим тоном академика, страдающего запором, произнес: «Да, Кастанеда — это несчастный и выживший из ума старик (здесь он скорчил соответствующую гримасу). Жадная обезьяна пытается через решетку дотянуться до косточки плода и вся сосредоточена на этом. Это проверено в экспериментах. Нет такой силы, которая могла бы заставить ее оставить эту косточку. Ее рука будет дергаться в хватательном движении, даже если вы отрубите ее.