Леха

Первые пару часов друзья просидели в атмосфере условного спокойствия, накрываясь волнами повторного опьянения. Расположились они за самым дальним столом, где не так сильно пробивала музыка и можно было, перекидываясь фразами, рассматривать ломающихся под музыку девушек. Чуть позже подтянулся Бобиков с женским выводком и пьяным Ваней Еремеевым, который, опрокинув стопарик, тут же повалился в угол дивана. Харламов отмахнулся от охранника, предложившего разбудить сопящего юмориста электрошокером – верный бобиковский Санчо продолжил мирно посвистывать. «Проспится – в сауну с собой возьмем», – пообещал Харламов. Марина Беркович и компания после пары рюмок рванули на танцпол, прихватив с собой разгоряченного Артемия.

Где‑то к середине ночного апогея за стол к Малыгину и Харламову вдруг подсел невысокий пухловатый парень с бутылкой коньяка.

– Здорово, Харлам, – он поставил «Хенесси» на стол, – нагнали?

– Типа того… – Харламов скинул руки со спинки дивана и наклонился к визитеру, – а ты чего, давно на свободе‑то?

– Я пока на подписке, с лесников бабки соберем и закроем делюгу на хер, – парень взял коньяк и жестом предложил налить хозяевам столика. Малыгин покачал головой, указав на полную рюмку. Харламов с нехорошим прищуром смотрел на профиль заглянувшего на огонек. Тот, посчитав молчание согласием, отыскал чистый стакан на столе и набулькал половину. Затем также деловито налил себе.

– Давай, Димон, за свободу‑матушку выпьем, – он поднял стакан, – да все непонятки между нами забудем…

– А чего тебя на подписку‑то отпустили, а, Колобан? – Харламов не притрагивался к стакану, – с каких пирогов‑то? Ты проясни, статья‑то у тебя стремная была…

– А хрена, – Колобан, не дожидаясь тостуемого, коротко выпил половину дозы, – кобыла‑то сокольская, которая заяву написала, всю доказуху проглотила дура, хе‑хе‑хе… А потом ещё, перед тем как к мусорам ломануться, в бане остатки смыла. Трусы ейные Митяй в парашу выкинул.

Поросячьи глазки Колобанова превратились в щелочки от натужного смеха.

Харламов молча взял бутылку принесенного коньяка и со всего размаха опустил её на стриженую голову. Брызги стекла, вперемешку с золотистой жидкостью разлетелись по всей площади ВИП‑столика. Незваный гость кулем вывалился из диванного пространства, лицо накрылось, поползшей от разбитого темени, кровью.

– Димон, ты чего!? – Леха ещё никогда не видел своего друга в таком молчаливом бешенстве, – зачем?

Малыгин хотел встать из‑за стола и помочь пострадавшему, но Саня Бульдог с напарником, подскочив к столу, подняли харламовского антагониста.

– Дим, ты б поаккуратнее, – укоризненно буркнул Бульдог, – на улице хотя бы… Зачем нас подставляешь‑то? Этот хер комбинатовский, завтра его отморозки с разборкой приедут…

– Он знает за что, – бросил Харламов, – а приедут – ко мне отправишь. Умойте его и, вот, деньги ему за конину отдайте.

Он протянул охраннику купюры.

– Я, Дим, правда не понял чего ты наехал‑то на него, – заплетающимся языком спросил Малыгин, когда охранники увели пришедшего в себя Колобанова.

Он и саму ситуацию, и качели бывших арестантов, и удар бутылкой видел словно в рапиде. Пьян Леха был уже очень близко к финальной стадии.

– Это животное, – заливая угли агрессии, не спеша отпил вина из бокала Беркович Харламов, – изнасиловало официантку. У себя где‑то, в пригороде… Кафе около комбината, закрывалось, девка была одна. Она и закрывала вроде, а он и кореша его бухали там. Их трое, оттрахали её толпой, поглумились попутно бутылкой, ублюдки. Парню её насвистели, что та бухая попросилась в групповухе поучаствовать. Пацан, с элеватора сбросился, откачали. А девка пошла заяву писать, но видишь, как…

– Это с ним у тебя рамс был на больничке, – в тумане пьяной памяти всплыл эпизод из рассказанного сегодня, – ну, который авторитета корчил?

– Ага… – кивнул Дмитрий и закусил выпитое вино яблочной долькой, – с ним. Пацан‑то инвалидом стал, девка сиделкой при нем осталась, любовь… А этот чмошник бандерлогам в хате рассказывал про то что он волк, а терпилы овцы. Типа, закон жизни… Ну я ему оплеух надавал и спросил, кто он после этого? Волк или овца? Короче, воспитал малость.

– Слышь, Харлам, – к их столу подошел начальник охраны, – ты пацан, конечно, заслуженный, но в заведении не надо гладиаторские бои устраивать. Сам же здесь работал, всё понимаешь…

– Да понимаю я всё, Миша… – Харламов поднялся из‑за стола, – вместо гладиаторских боев лучше с барыг долю получать, да?

Теперь уже весь ночной клуб понимал, что за столом искрит электричеством. Сквозь всполохи цветомузыки, через рваный ритм «Мумий Тролля» из меблированного уголка расходились волны вражды и озлобления. Официантка, шедшая к столу прибраться, испуганно вернулась к стойке бара.

К Михаилу, демонстративно быстро, приблизились двое бойцов из новой команды. Малыгин тяжело поднялся и встал за плечом Харламова. Музыка словно стала тише. Оба, понюхавших пороха и прошедших горячие точки, мужчины уперлись друг в друга неприязненными взглядами.