Вид у этого пункта сразу не понравился Семёнову. Потому что только подкрепил нехорошие подозрения. Пришедших остановили несколько поодаль от основной массы народа. Подошло четверо – в том числе и пара офицеров, судя по голенищам высоких сапог, маленьким пистолетным кобурам и прочим признакам власти. Внимательно и недобро глядя, встали перед пленными. Один из четверых, в очочках, распорядился на довольно чистом русском языке, чтобы вышли командиры, комиссары, коммунисты и евреи. К удивлению Семёнова вышло пять человек. Их отвели в сторону, а переводчик в очочках потребовал, чтоб те, кто знает не выявленных еще врагов Рейха, указал на них. За это каждый добровольный помощник получит буханку хлеба. Семёнов не удивился тому, что тот самый коренастый в шинели – как его, Широпаев вроде – вместе со своими приятелями тут же стал старательно осматривать пленных. Но кроме этих, «благополучных» нашлось и еще трое таких помощничков. Вытянули из колонны еще четверых, один из них отбивался, кричал, что он армянин. То же он повторял, и когда его волокли к стоящим в стороне вышедшим самостоятельно людям. Впрочем, как ни странно после короткого разговора с тем, в очочках, армянин бегом кинулся обратно в колонну, но упал, запутавшись в спущенных портках. С какой стати германец смотрел на мужской срам этого армяна, Семёнов не понял, унизить, что ли хотели? Смотреть на лицо вернувшегося было как-то жутковато, такой испуганной и одновременно счастливой физиономии, словно человек спасся от смерти только что, не доводилось даже во время боя видеть. Армян забился вглубь колонны, германец в очочках еще потребовал, чтобы вышли из колонны женщины, но таких в колонне не было ни одной. После этого пленных погнали в общую кучу, а на месте остались те, кто помогал германцам и эти, которые командиры, комиссары, коммунисты и евреи. Глянув еще раз через плечо, Семёнов увидел, что там забелели нательные рубахи – видно оставшиеся снимали обмундирование.
Уселись с краю, дальше народ вповалку лежал, вплотную друг к другу, не протиснешься. Там, откуда пришли, грохнул нестройный залп из десятка винтовок. Потомок подпрыгнул было на месте, но спрашивать ничего не стал.
А чуток попозже пришли, прижимая бережно к себе квадратные буханочки хлеба добровольные помощники. Широпаев встретился взглядом с Семёновым и весело сказал:
– Видал, колхозный, если к немцам по-людски – то и они по-людски! Европа! Сдали жидов и коммуняк – получили хлеб. А ты голодный сиди, соси пальцы!
– Проторговались вы, продешевили – жиды-то кончились, что завтра жрать будете? – едко ответил артиллерист Середа.
– А я тебя сдам. Как комиссара – заржал Широпаев, а его дружки заулыбались.
– Попробуй, только потом не удивляйся, если тебе вместо хлеба иное прилетит. Die Arschbacken zusammenkneifen тоже с умом надо, а ты дурак еловый. Mach, dass du wegkommst, du verdammte Scheisskerl!
Коренастый как-то съежился, сильно даже уменьшившись в размерах, словно сдулся и опасливо поглядывая, бочком-бочком подался в сторону.
– Черт, надо было им морды набить и хлеб отобрать – задним умом сообразил Семёнов.
– А ну их к черту с этим хлебом, чтоб им подавиться – проворчал Середа.
– Хлеб всего лишь хлеб – пожал плечами Семёнов – а ты здорово шпаришь по-немецки.
– Учительница хорошая была.
– Хорошим словам она тебя научила, действенным. Вона его до печенок проняло. Не боишься, что они настучат, как угрожали?
– Нет, это шакалье только на словах смелое. Приссат. А если и заложат – еще вопрос кому немцы поверят. Особо разбираться то не будут. Так что эти урки понимают, можем в одной яме оказаться. Что дальше делать собираемся? – убавив голоса, спросил артиллерист.
– Поедим на сон грядущий и постараемся выспаться – ответил Семёнов, решив, что, пожалуй, стоит этого бойкого парня взять в компанию. Потому и распорядился, чтоб Жанаев поделил оставшиеся сухари на четверых. В ответ Середа достал из противогазной сумки невиданное сокровище – завернутую в грязный станиоль треть шоколадной плитки.
Подумали – и решили оставить это на завтрак. Переглянувшись в наступающей темноте, согласились. Впрочем, темнота была относительной – Несколько стоявших в поле машин включили фары и светом ограничили пространство с пленными. Проверять, насколько бдительно немцы охраняют, кинувшись в засвет, охотников не нашлось.
Ночь была отвратительная – промокшая одежда не грела, было жутко холодно и к утру, как ни жались друг к другу, но под открытым небом задубели совершенно.
– Хорошо поспали – бодрым, но осипшим голосом заявил Середа – кто как, а я вспотел, дрожавши.
– Ловкий ты – осуждающе пробурчал Семёнов таким же отсыревшим голосом – я так замерз как цуцик.
Вокруг слышался кашель, для остальных пленных ночь прошла тоже не шибко комфортно. Лёха опять рассопливился. Да и Жанаев выглядел далеко не лучшим образом. Поглядев по сторонам и убедившись, что, в общем, никто не подслушивает, Семёнов поманил своих пальцем, и когда они придвинулись поближе, тихо-тихо сказал: