Лёха

От тяжести у Лёхи глаза на лоб полезли, пот полил струями, да еще и конвоиры — а их было двое — долговязый со штыком и веснушчатый с «обычным» автоматом задали достаточно быстрый темп. Но он понимал, что ребятам, которые по очереди волокли седьмую канистру еще и тяжелее, чем ему. Дороги он не видел от натуги, солнце светило вовсю, и жарило по-летнему. Казалось, что вот сейчас он просто сдохнет, но ноги, хоть и подгибались, но несли его исправно, особенно когда Лёха убедился, что для пущего веселья конвоир колет штыком в задницу того, кто отстает. Оказалось, что пендаль все-таки был не так болезненен, как постоянно повторяющиеся уколы.

— Сейчас упаду и сдохну — обреченно думал Лёха, дергаясь вперед от очередного укола. Но не дох. Потом то ли немцу надоела развлекуха, то ли он на что-то отвлекся и они с веснушчатым довольно мирно болтали, но ожидая очередного тычка в зад пленные старались поспешать.

Сколько пришлось так идти — Лёха бы не сказал, но видимо все-таки не очень долго. Совершенно внезапно конвоир рыкнул безапелляционным приказным тоном:

— Halt!

Это было понятно всем трем, тем более что когда Лёха немного пришел в себя, сгрузив со спины канистры и немного отдышавшись, он увидел, что на обочинке дороги стоит два небольших серых грузовичка и большая легковушка, что ли. Или джип? Тоже к слову серый и с брезентовой крышей. Грузовички были под тентами и сильно напоминали и полуторку и оставшиеся в прошлой жизни «Газели», только на их радиаторах были два угла, остриями вверх — как у машин Ситроена, только большие. А вот на высоко стоящем вроде как джипе красовался знакомейший знак «Мерседеса». Ну, совершенно такой, как привычно. Лёха сам удивился тому, на какую ерунду уходит его внимание. Просто ему было не то, что страшно, ему было жутко и, наверное, такими пустяками он старался как-то отвлечься. Клинковый штык был совсем рядом, и он Лёху пугал почти до обморока. Вот как застрелили Петрова — не напугало совершенно, а представить, что начнут резать или колоть таким вот штыком и теплое тело почувствует кроме боли еще и холод мертвого металла там, где этому металлу быть не должно… Что-то в этом было настолько неправильное, дикое, что Лёху ознобом прошибло. Немцы тем временем переговорили с теми своими сослуживцами, что были при машинах, один из них понюхал бензин из канистр, кивнул и в крайнюю машину по знаку конвоира пленные закинули канистры и винтовки. Встали, ожидая дальнейших приказов и чувствуя себя очень нехорошо. Но к облегчению всех трех конвоир кивнул на машину и сказал так же кратко:

— Los!

Сесть пришлось на пол, на скамейки у выхода сели оба конвоира и машинка резво дернула по дороге, подняв шлейф пыли.

— Вот влипли, так влипли — шепотом сказал Лёха.

— Du! Halt die Fresse! — рявкнул тот, что со штыком.

Что это значило, менеджер не знал, но решил, что лучше сидеть тихо и не привлекать к себе внимание. Сидеть, правда, было очень неуютно, зад и так болел от могучего пинка, уколов штыком, так еще и трясло немилосердно, что на досках кузова было очень неприятно. Но идти с канистрами было еще хуже.

Боец Семенов

На душе было так паскудно, как давненько не бывало. Все рухнуло в момент, и от этого злоба душила. И на немцев и на Петрова — а в первую голову на себя самого. Не хотелось ведь идти обратно, как чуяло сердце. И когда пошли — хотел ведь взять всего пару этих самых канистр, опять же, как чуял, что не дело Петров предложил. Нельзя было такой груз хапать, не по силенкам вышло. И пока шли — не раз прикидывал, что надо нести только пару канистр, а остальные оставить и уже на танке этом приехать за ними. Прикидывал — но понадеялся на «авось». А батя не раз говорил, что авось с небосем водились, да оба в яму свалились. Не факт, конечно, что он бы немцев этих раньше засек, если б шел впереди налегке и с одной винтовкой, не факт. Но могло и иначе выйти — и тогда бы разминулись, фрицы не цепью шли, не облава, видно поисковая группа или как у них там называется. Да и шумные в лесу Петров с Жанаевым по одной канистре неся, все ж таки тише были б. А с канистрами — загремели под фанфары, как говаривал в деревне один шелапутный мужичишко. Точно германцы издаля услыхали — и удачно перехватили.

Теперь Петров валяется в лесу мертвее мертвого, бумажонки из его ранца германцы с собой забрали, одна радость, что так кровищи из пробитого пулями тела в ранец налилось, что не заметили немцы этой коробочки с цветными живыми окошечками, что у потомка забрали, побрезговали в нищем окровавленном солдатском имуществе рыться. И бензин чертов только немцам в радость. Сами принесли своими же ручками. Бежали-торопились. Знал бы такое дело — у той полуторки бы спать лег до следующего утра, лишь бы с этими пятнистыми разминуться. А так и часы покойного взводного забрали и парашют и все харчи. Даже луковицы чертов Фриц нащупал и взял, ничего не оставил. Лучше б деревенским или даже танкистам отдал, не так досадно было бы. Так бы и врезал сам себе по морде, да только проку от этого нет совсем.