Лекарство против СПИДа

Впрочем, в любой, даже самой тяжелой и безалаберной аудитории всегда найдутся два-три студента с заинтересованными лицами, которые будут стараться понять все, что им говорят. Для этих студентов и есть смысл говорить. Денис до сих пор помнил двоих, что слушали его, раскрыв рот: бледную, безо всяких следов косметики, но довольно симпатичную девушку в грубом шерстяном свитере и плотно обтягивающих рейтузах, и худого длинноволосого парня в потертом джинсовом костюме. Через пять минут они пересели на первую парту и потом старались ловить каждое его слово, переспрашивая, когда шум становился невыносимым.

Галину он заметил почти сразу, подумав, что она здесь явно самая интересная, хотя и не самая яркая. Из своего педагогического опыта Денис давно вывел такую закономерность: почти в каждой группе есть одна-две красавицы — хоть на конкурс посылай, и пять-шесть вполне симпатичных, задорных мордашек. Об остальных, как правило, сказать решительно нечего, кроме того, что они — женского рода, ну и обязательно окажется несколько уродин, на которых страшно даже смотреть. Самое удивительное, что именно эти-то оказывались или беременными, или замужними! Впрочем, объяснение тому могло быть очень простым — красавицы переборчивы, а их несчастные подруги боятся упустить первый же представившийся случай, ибо он может не повториться. И все же подобная мужская неразборчивость внушила ему стойкое презрение к представителям собственного пола, а также навела на мысль о том, что человечество непременно выродится, если красивые женщины прекратят рожать.

В этой группе явных красавиц не было, зато хорошеньких и эффектно одетых девиц — не меньше половины. Но что-то зацепило его именно в Галине. Может быть, то, что она совсем не обращала на него внимания и резвилась, как могла, ухитряясь болтать на все четыре стороны одновременно?

Чем ближе был конец лекции, тем чаще и нетерпеливей он посматривал на часы — и то же самое делала она, постепенно пересаживаясь поближе к двери и готовясь выпорхнуть, как только прозвенит звонок. Он понял это и определил именно ее в жертву своих педагогических принципов. Когда до конца лекции оставалось ровно пятнадцать минут, Денис резко прервал объяснение, взял в руки журнал и заявил, что теперь проверит, хорошо ли они его поняли. В ответ мгновенно установилась тишина. Даже та девица, что слушала плейер, почувствовала всеобщую настороженность и сдвинула наушники на затылок.

Для начала он провел перекличку, поставив точки напротив фамилии наиболее активных бездельников. Его нетерпеливая красавица отозвалась на фамилию Дымова, а то, что она Галина, он запомнил сразу.

— Ну-с, — вальяжно обратился он к ней в напряженной тишине, — будьте любезны ответить на вопрос: о чем я сегодня говорил?

Она нерешительно встала, дав ему лишний повод полюбоваться на свою фигуру.

— Ну, это… и она оглянулась назад, пытаясь расслышать подсказку, — о политологии.

— Прекрасно. И что же это такое?

— Наука…

— О-чем?

— О чем… о чем… Да откуда я знаю!

— Спасибо, — кивнул он с любезной улыбкой, — садитесь, два. — И тут, опускаясь на свое место, на глазах у онемевшей, аудитории, она вдруг тихо, но очень отчетливо произнесла:

— Совсем о…ел.

Денис вскочил, скрипнул зубами и, не сумев сдержаться, заорал:

— Пошла вон!

Она дернулась, как от пощечины, закусила губу и, поспешно подхватив сумку, молча выбежала из аудитории. Повисла тяжелая, неприятная тишина, в которой только староста — маленькая, бойкая, очень миловидная девица — непослушными губами пролепетала что-то вроде:

— Нельзя так обращаться со студентами…

Но Денис уже почувствовал себя хозяином положения, а потому резко прикрикнул на нее, подавив бунт в самом зародыше:

— Кто тут кого будет учить?

В следующий раз уже вся группа завела тетради и начала записывать, а еще через пару занятий они вообще стали друзьями. Если же впоследствии Денис спрашивал нечто такое, что относилось к теме первой лекции, студентки с беззлобным смехом говорили: «Мы этого не записывали, это было тогда, когда Галку выгнали».

Только с Галиной он никак не мог найти нужного тона и, не понимая причин этого, злился на самого себя. Она, как и все остальные, старательно записывала его лекции и вела себя почти идеально. Но он каждый раз, когда встречался с ней глазами или ловил на себе ее напряженный взгляд, начинал ощущать какую-то непонятную неловкость. Он обращался к ней с вопросами — она отвечала холодно и деловито; он пробовал шутить — и видел в ответ лишь презрительно поджатые губы. Впрочем, порой, когда у него появлялось хорошее настроение, он увлекался и заговаривал аудиторию, и тогда Галина, словно забыв о своей нарочитой враждебности, смеялась вместе со всеми над его анекдотическими примерами или наперебой с другими старалась угадать правильный ответ.