Лекарство от одиночества

Всё то лето я просидела дома. Каждое утро, просыпаясь в надежде, бежала встречать рассвет, а он был ярким,… но серым. Мама то и дело водила меня к врачам. Но они не находили в моём зрении никаких отклонений. Зато направили к психотерапевту. Но тут вмешалась мамина мама. Бабушка запретила делать из внучки сумасшедшую. Мама не сдавалась, и отвела меня на какой-то Тета Хилинг. Этот метод тогда был малоизвестен. Но и с этим «лечением» ничего не получилось. Психолог сказала, что у меня нет «доверия миру и веры в силы высшего порядка», поэтому я не смогла войти в «тета-состояние».

Пришла осень, и я пошла в школу. И тут начались проблемы. Каждый раз, когда что-то было связано с выбором цвета, я сталкивалась с удивлением одноклассников, а иногда с резким окриком «ты, что, слепая?». Вначале это пугало. Я терялась и заикалась, пытаясь скрыть свой недуг. Потом начало злить. Да, да! Я слепая! И что мне с этим делать? Ещё хуже всё становилось вечерами. После заката я совершенно не ориентировалась в сером мире. Лужи казались ямами, ямы – тенями, тени еще больше сбивали с толку. Но мой мир теперь – миллион оттенков черно-белого и яркие огни фонарей и автомобильных фар.

Из-за моей куриной слепоты вечером после школы меня встречали родители. Женька набивался в телохранители, но отец был против.

Через месяц у меня началась жуткая депрессия. Я не хотела выходить из дома, вечно плакала, стала какой-то заторможенной. Ходить в школу я наотрез отказалась, и мама тут же организовала мне обучение на дому. Хотя я не понимала, зачем вообще учиться, если не смогу рисовать. Зачем вообще жить, если не могу рисовать. Кем я буду, если не художником? Кем? Разве в жизни художника есть другой мир?

Я запиралась в своей комнате и часами смотрела в окно. Осень выдалась дождливой. Мокрая пелена сглаживала тени и пахла небом. Я смотрела на дождь и плакала. Мы плакали с дождём вместе. У дождя вообще нет цвета, он прозрачный. Ему еще грустнее, чем мне. В жизни, как под дождем: наступает момент, когда уже просто все равно. Я чувствовала себя какой-то пустой и серой, казалась себе почти мёртвой.

И тут моя прабабушка решила устроить шокотерапию. Баба Нюра целых тридцать лет была председателем колхоза, и в свои девяносто лет была в здравом рассудке и трезвой памяти, занималась цигуном в городском парке и проводила одиночные пикеты каждый раз, когда застройщики собирались вырубить в нём деревья. Так что пока бабуля жива, парку быть.

В один такой дождливый день баба Нюра вызвала мою маму и свою дочь, то есть мою бабушку на женсовет. На повестке дня было моё серовидение.

– Да на ней лица нет, – начала причитать прабабка, как только мы перешагнули порог её саманного домика. – Лиса, девочка моя, садись, покушай вареники с «вышней» и клубникой. Ты же их любишь! Господи, вы дитя там что, голодом морите? Ишь она, как исхудала. Кушай, звёздочка моя, я специально для тебя заморозила эту фрукту.

Я молчала, а прабабушка суетливо накладывала вареники мне в тарелку и приговаривала:

– Ты кушай, кушай и слушай, что бабуля тебе расскажет.

– Мама, может не надо? – попыталась остановить ее дочь. – Василисе и так тяжело.

– Бабушка, ну правда, мы ведь и сами это узнали при других обстоятельствах, – встряла моя мама.

Мне вдруг стало любопытно. Что такое скрывала моя семья? Может, у нас какое-то генетическое заболевание, и все в пятнадцать лет теряют цвет, а потом он возвращается, но для этого, наверное, нужно что-то сделать из ряда вон выходящее: например, залезть на Джомолунгму или выпить кровь чёрного петуха.

– Цыц, я вам сказала! А ты кушай, – кивнула мне баба Нюра. – Так вот. В нашей семье есть очень интересная история.

– Она не интересная, она проблемная, – снова встряла моя мама.

Но прабабка и ухом не повела, продолжила:

– Лет эдак семьдесят назад я встретила знахаря. Он был красив, как греческий бог, и умён, как Платон. Влюбилась в него без памяти. Готова была ехать за ним хоть на край света. Но когда он привез меня в свой заброшенный лес на краю болота, я была так разочарована, что хватило моей любви ровно на три дня. Уезжать оттуда он не хотел, хоть и любил меня безумно. Я по наивности своей думала, что если уеду, то он тоже не выдержит и приедет сюда, в колхоз. Перед моим отъездом он лишь сказал мне, что если я уеду с того места, в моем роду девочкам счастье тяжело будет доставаться. И счастливы они будут лишь в тринадцатый раз.

– Ба, и ты поверила в эту сказку? Он же просто хотел тебя удержать, – с набитым ртом пробубнила я.

– Конечно, не поверила. Вот, как и ты сейчас. Вернулась в колхоз, а он мне снился и снился каждую ночь, хотя так и не приехал. Тогда я вышла замуж за бригадира, чтобы избавится от этой напасти, – хорошего доброго человека. Но твой прадедушка умер сразу, как только я родила дочь.

– Это ведь был несчастный случай. Ты ведь не испугалась? Не стала искать своего тринадцатого мужчину?

– Нет, я не стала. Но не хотела, чтобы все женщины в нашем роду стали вдовами, поэтому своей дочери я рассказала эту историю ещё в младшей школе.