Лекарь

– В редутах? Неимоверно! Как бы там ни было, доктор, у вас срок до завтра вернуть ему память, и пусть тогда докажет, что не комбатант или катится к чёрту с помощью расстрельной команды. В любом случае могу сказать как Арно Амори, гроза альбигойцев: «Убивайте всех! Господь отличит своих».

– Может он лекарь? Лекари неподсудны полевым судам.

Лекарь! Вспомнил! Я лекарь! Итак, или доказать, что я лекарь, или… О втором «или» почему-то не хотелось и думать.

Уже сутки, как я очнулся. Раны, зашитые доктором, зажили, вернулись все чувства, понимание, но сколько бы не старался, я не мог вспомнить кто я, как меня зовут, как здесь оказался и что делал перед злополучным взрывом, лишившим меня сознания. Что со мной происходит? Я в госпитале, занявшем разорённый монастырь. Это – доктор, те – братья милосердия, а эти – раненные голландские солдаты. Но никакого представления, почему я нахожусь среди них. Вдруг, после произнесенного слова «лекарь», память вернулась ко мне, нахлынув волной. Я среди врагов. Пожалуй, на несколько миль вокруг я один католик, не считая тех бедняг в подвале, количество которых сокращается, так как некоторых из них ежедневно выводят на расстрел к монастырской стене. Завтра это может случиться и со мной, если не удастся доказать, что я лекарь.

– Доктор, прошу вас, подойдите! – воззвал я на латыни. Фламандского я не знал, но, владея нижненемецким, понимал практически всё сказанное на нём, однако решил в своём положении налегать на латынь, язык образованных.

– Я к вашим услугам, господин офицер. Вы вспомнили кем являетесь? – откликнулся мой спаситель на фламандском. Видно, латынь не была его сильной стороной. Мне пришлось перейти на немецкий:

– Доктор, я слышал ваш разговор с только что вышедшим командиром.

– Это был майор ван дер Храас.

– Неважно. Но вы правы, я не офицер, и непосредственного участия в сражении, как один из бойцов, я не принимал. Я лекарь.

– Понимаю. Умирать никому не хочется. Потому и называются кем угодно, хоть лекарем, хоть пекарем.

– Мне нет надобности кем-либо называться. Я ваш коллега, врач. Можете проверить. Например, я рассмотрел свои швы. Они проделаны исключительно профессионально, но я бы не экономил и зашивал шёлковой нитью, а не суконной, под которой хуже затягивается.

– Что, даже врагам?

– А есть ли разница, когда это пациент?

– Вы дерзите.

– Нет. Я просто откровенен с вами, как с собратом по ремеслу.

– Где вы изучали врачебную науку? В каком университете? Гейдельбергском?

– Нет. Я не удостоился учиться в университетах. Врачебное дело я постигал в монастыре, а лекарскую лицензию мне выдала коллегия графства сорок лет назад. С тех пор я полковой лекарь.

– Ну что же, хоть вы и неуч, снимаю шляпу перед вашим опытом. Осталось убедить в нём ван дер Храаса, иначе ваша врачебная карьера закончится уже завтра в монастырском рву, что лично мне удовольствия не доставит. Если удастся вас выручить, пристрою в госпитале. Здесь мне ваш опыт будет полезен.

«Неуч». Знал бы ты, доктор, что я читаю и пишу с четырёх лет, а Ветхий завет помню наизусть. Владею шестью языками свободно, и не упомню на скольких разговариваю. А ты, судя по твоей латыни, свой университет отбыл весело. Уверен, больше был занят студенческими пирушками, чем штудированием». Естественно, этого я не озвучил, а только подумал и тотчас усовестился, помня, что доктор только что дал мне шанс на спасение.

Майор ван дер Храас благосклонно отнёсся к уверениям доктора, что я тоже врач. Приказав мне наложить повязку на очередного раненного и проследив за моей сноровкой, удовлетворился увиденным. Больше речи о моём расстреле не было.

С утра начались мои врачебные будни.

***

Наше поражение и мой фактический плен не многое изменили в моей жизни. Те же заботы, такая же лекарская рутина. Вот только короткие часы досуга я проводил не в тёплой компании соратников, а в одиночестве. Монастырь отстоял миль на пять в стороне от города, который мы защищали и у стен которого меня контузило. Покамест у меня не появилось шанса вернуться в город, но мне нужно было там побывать. Я не привык хранить все яйца в одной корзине, потому и свои накопления я разделил на три части. Те, что оставались при мне, как и ценности, что я вложил на сохранение в полковую казну, пропали для меня навсегда. Но в городском саду в дупле приметной мне липы покоился тяжёлый кошель с оставшимися нетронутыми сбережениями.