Лекарь

Двое холопов принесли топчан с матрасом и подушкой.

Вернулся англичанин с вымытыми инструментами. Никита пересчитал их и уложил в кофр.

От «дохтура» пересчёт инструментов не укрылся.

— Неужели ты меня в краже инструментов подозреваешь? — возмутился он.

— Тихо! Царь почивает. А неужели ты инструменты не считаешь?

— А зачем? — удивился англичанин.

— Пойдем, выйдем — поговорим.

Состояние царя не внушало Никите опасения, и полчаса вполне возможно было передохнуть. Тем более что Никите хотелось есть и в туалет.

Первым делом он посетил отхожее место. Потом спросил «дохтура» насчёт обеда.

— Святая Мария! Ты же голоден! Прости, я должен был позаботиться…

Никиту отвели в небольшую трапезную для обслуги, и он поел. Англичанин же сидел напротив и прихлёбывал чай.

Насытившись, Никита продолжил:

— Любой лекарь, особенно при полостных операциях, должен знать, сколько и какого у него инструмента. Причем как до операции, так и после. И считается обычно, когда основной этап позади и осталось только наложить швы.

— Это чтобы инструмент в брюшной полости не забыть? — догадался Самюэль — так звали «дохтура».

— Именно! Неужели у вас в Британии не так?

— У нас полостные операции — большая редкость, пациенты не выдерживают боли. А скажи, Никита, — тебя ведь Никита звать? Я слышал, когда князь так называл тебя. Зачем ты руки спиртом мажешь и живот больному протираешь?

— Чтобы нагноения не было.

— На вату, что царю на лицо клал, что ты капал? Я полагаю — какую-то чудодейственную смесь, от которой человек чувств лишается?

— Догадлив, сэр, — усмехнулся Никита.

— Я пока ещё не сэр. Кто изобрёл такую смесь и где её приобрести можно?

И Никита решил не мелочиться. Правда, эфир изобрёл не он, но сейчас, на просторах Руси, да что там — целого мира — он единственный, кто применяет эфирный наркоз.

— Я изобрёл, у меня приобрести можно. Но с собой его у меня уже нет, я использовал последний запас. А дома, в Москве вполне могу продать.

Никита не собирался одаривать конкурента эфиром — пусть платит, и причём втридорога. И не потому что он, Никита, жадина — просто всё, о чём иностранцы узнают, они потом широко используют сами и продают везде, где только можно. Сколько изобретений, совершённых русскими, не внедрили свои? По лености, косности и недоумию эти изобретения попали потом в иноземные руки и вернулись назад уже в красивой упаковочке и по запредельной цене?

— И сколько стоит?

— Чего?

— Ну — зелье.

— А смотря сколько купишь.

Самюэль поёрзал, в глазах его загорелся огонёк. Он почуял, что на своей родине он может сделать состояние. Хотя он и так получал от государя вполне приличное жалованье, однако решил, что такой случай упускать нельзя, это шанс, который выпадает один раз в жизни. Русский просто не понял, что совершил. Ну варвар, что с него взять? Хотя мозги есть, и руки умелые.

Англичанин наклонился к уху Никиты:

— Продай секрет зелья!

— Могу, только стоить он будет дорого.

— Мы же лекари, коллеги! — упрекнул его Самюэль.

Ну да, теперь он это словечко латинское «коллеги» вспомнил.

— Ну как хочешь, но задаром не отдам.

На лице «дохтура» отразилось разочарование.

Никита встал.

— Надо государя проведать.

— Да, конечно! Наше служение в том и состоит…

Не дослушав, Никита вышел. Ни фига он этому хлыщу за просто так не отдаст. «Дохтур» и так дурака валял при царе, делал кровопускания за немалые деньги. Хочет эфира — он получит его, но за изрядную мзду. Ведь за державу обидно! Как там в мультике про пластилиновую ворону? «Ой, как я это богатство люблю и уважаю!»

Деньги Никита не то чтобы любил, но они позволяли ему чувствовать себя свободно и независимо. А Самюэль, получив секрет изготовления эфира за серьёзные деньги, только уважать Никиту будет. Получив же секрет задаром, он будет только презирать Никиту в душе — дураки эти русские, простаки…

Никита прошёл в покои царя. Стрельцы у входа глянули на него равнодушно и не сделали даже попытки остановить.

Дверь он прикрыл тихо, но, видимо от колебания воздуха, царь проснулся. Выглядел он уже явно лучше, чем до операции или сразу после неё.

— Сам не помер, Господь не позволил — так голодом решили уморить? — этими словами он встретил Никиту.

— Кому на роду написано утонуть, тот в огне не сгорит, — отшутился Никита. — Как самочувствие, Алексей Михайлович?

— Хм, побаливает, только не так сильно. И не называй меня Алексеем Михайловичем! Я государь всё-таки, а Алексей Михайлович — это для домашних больше.

— Хорошо, государь! Прости! А боль полностью через седмицу уйдёт. Но обещаю — с каждым днём всё меньше будет.

— Тебе ведь Никитой звать? Елагин вроде так называл.

— Я и есть Никита-лекарь.

— Русский?

— Из Владимира.

— А заморского «дохтура» уел, за пояс заткнул. Не знал я о тебе — к себе во дворец взял бы.

— Не больно-то и хотелось…

— Да? — удивился царь. — Все к престолу поближе рвутся, а ты не хочешь?

— «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев и царская любовь», — слегка переделанными словами поэта ответил Никита.

— Да ты философ прямо. Знаешь, что это слово обозначает?

— Ведомо.

— Пить охота.