Лекарь

Никита удивлялся. Ему дико было, что нет в армии организации помощи раненым — ведь большинство из них, получив необходимую помощь, в дальнейшем снова сможет встать в строй. А это опытные воины, уже понюхавшие пороху. Ладно — август на дворе, на земле не холодно — а была бы зима? Перемёрзли бы все раненые!

Никто из князей и бояр особенно не задумывался по этому поводу. Правда, утром прибыл небольшой обоз из восьми подвод, и увёз раненых в сторону Вязьмы. Однако же и осталось их ещё много. В захваченной крепости ещё шли бои — зачищали от защитников улицы и дома.

И только в середине сентября бои стихли, воцарилась тишина.

23 сентября царь со двором, в окружении двадцати четырех гусар выехал к Смоленску. Посередине бывшего ратного поля встретились им конные воевода Обухович и полковник Корф.

Поляки остановились, слезли с коней, преклонили перед царём колени и положили к ногам Алексея Михайловича два знамени — крепости и польской пехоты. Поляки били царю челом и просили милости.

Царь, довольный исходом битвы, велел отпустить поляков. Так и уехали они на своих конях со смоленской земли.

Царь же учинил 24 сентября пир, продолжавшийся четыре дня. Провозглашали здравицы во имя царя и русского оружия, пили, ели и веселились.

Никиту, как и многих ратных людей, на пир не приглашали — в нём участвовали бояре, люди дворянского звания, воеводы. Никите не было обидно: он не воевал и примазываться к победе не жаждал. И во время пира, под победные крики и звуки музыки он работал в лазарете: боевые действия кончились, а раненые остались. Конечно, массовый поток иссяк, но теперь раненых надо было выходить.

Вскоре засобирались, ставку свернули, и царский двор, оставив большую часть армии в Смоленске, двинулся в Вязьму. За царским обозом потянулись князья, бояре и прочие царедворцы.

В одной из повозок ехал Никита. Поход получался долгим, но он ещё не знал, что вернётся в Москву не скоро. В Москве началась эпидемия моровой язвы, и царь со двором не решился ехать в первопрестольную.

В Вязьме они застряли до 10 февраля 1655 года. Небольшой город сразу прибавил в численности вдвое, если не больше. На постой становились в каждой избе, и потому приходилось туго. Мало того, что теснота — начались перебои с провизией, а хуже того — ударили морозы, лёг снег. Зима пришла рано, а у государевых людей одежды зимней не было — выходили-то в поход в мае.

Никите удалось купить у крестьянина в деревне новый овчинный тулуп и заячий треух, и многие в Вязьме теперь ему завидовали. На торгу цены на тёплые вещи взлетели. Боярам да знати что? Они с собой бобровые шубы в поход брали не для тепла — для знатности, чтобы каждый издалека видел — дворянин перед ним. Да и деньги у знати были — ценные вещи купить.

Ополчение, которое бояре с собой привели, разошлось по своим уездам, остались в основном москвичи.

Моровой язвы боялись, как огня, потому что от неё не было лечения. Если в доме заболевал один — умирали все домочадцы, а то и вся улица вымирала. На городских въездах в Москву стояли заставы — во избежание распространения инфекции они не впускали и не выпускали из города никого. Дома, где умирали все, сжигали вместе с трупами, и над Москвой стояло дымное гадкое облако.

Никита беспокоился — как там Любава? Денег-то он им оставил достаточно, с голоду не помрут — но минует ли их страшная эпидемия? Неладно получилось, даже первую брачную ночь он не провёл толком, уехал, и уже восемь месяцев не видел жену. Как она там? Сердце рвалось в Москву, но разумом он понимал — нельзя, он ничем не сможет им помочь. Тем более что Елагин здесь. Поехал бы князь в Москву — и он с ним.

Боярам и князьям хорошо: забот никаких в отрыве от столицы, война закончилась. Почти каждый день знать собиралась на пирушки. Они ели, пили, веселились, а Никита только головой качал: вот уж воистину — пир во время чумы. Ему-то лично работы и в Вязьме хватало. Многие царедворцы знали, что он лекарь, видели его в лазарете, и теперь приходили за помощью. Только оперировать Никита не мог: не было условий, а хуже того — эфира. Зато в обмен на избавление от фурункулёза — гнойников по всему телу — один из стрелецких сотников принёс ему в кожаном кофре набор трофейных медицинских инструментов.

Сотник со стрельцами ворвался в дом, откуда велась стрельба из мушкетов. Врагов порубили в капусту, а сотник же, увидев кофр из хорошей кожи, схватил его, полагая, что там дорогие одежды или иные ценности. Когда понял, что жестоко ошибся, сгоряча выкинуть хотел. Однако потом дошло, что вещи бесполезные в кофре хранить не будут, и он решил его приберечь. Вот теперь кофр с инструментами пригодился. Денег рассчитаться с Никитой у сотника не было, и он принёс ему свой трофей.

Во время боевых действий Никита оказывал помощь всем и бесплатно — русский же он, в конце концов. А когда война закончилась, и они стали возвращаться назад, решил — всё, баста. Бояре и воеводы всех рангов трофеев себе набрали, а он в убытке. Не работал в Москве, пациентов не пользовал — откуда деньгам взяться? Одно хорошо — кормили досыта и бесплатно.