Лейтенант милиции Вязов. Книга третья. Остриё

- Ну и так далее. А потом - крик, шум. Я вбежала в комнату и закричала маме: «Чтоб этого человека и ноги у нас не было! Иначе -я уйду из дома». Но как я могла уй ти от мамы? От плачущей , опять похудевшей и постаревшей , той прежней мамы, которая воспитывала и лелеяла нас, берегла и учила … Разве я могла уйти, оставить ее одну? Скорее бы погибла, но не ушла. А через день такой же спектакль увидел Петя, он, конечно, возмутился, нагрубил Тимофею Павловичу, получил хорошую встрепку и замкнулся. Только некоторое время спустя я поняла, что он уже тогда принял свое решение. В семье стало тихо, как на кладбище. Мы почти не разговаривали. Приходили друзья Тимофея Павловича - противные, нахалы. Один косоглазый и лысый , другой - огромный дядя с отвислым животом, рябым носом, острым и хмурым взглядом. Лысый то и дело усмехался: «Что наша жизнь? Три рюмки водки». «Врешь!»- изрекал вислопузый дядя. «Ну, четыре рюмки!»- хохотал лысый .

Эта гадкая шутка повторялась каждый раз, словно приступы тропической лихорадки. Нечестные люди, они и не притворялись, говорили прямо, что живут в свое удовольствие не на зарплату. Поучали: мол, достать деньги другими путями - надо уметь.

Я не удивилась, когда Петя поступил в ремесленное училище и ушел в общежитие, хотя туда устроиться было трудно. Как он сумел, не знаю. А я осталась дома. Мама часто говорила мне, если вечерами мы сидели вдвоем: «Хоть бы ты скорее вышла замуж … А моя жизнь все равно пропащая…». Вот ведь до чего дошло. О себе она уже не думала. А Тимофей Павлович развлекался, где-то проводил ночи. Но деньги домой носил немалые. И от них словно пахло горем. Я теперь понимала: Тимофей Павлович некоторое время жил тихо и скромно после какого-то провала, а как только подыскал подходящих друзей, опять занялся комбинациями. Привычное для него дело.

Однажды я оказалась свидетельницей разговора Тимофея Павловича с лысым дядькой . Это произошло накануне твоей свадьбы. Оба были пьяные и скандалили.

«Хватит с нас! Нельзя зарываться»,- с чем-то не соглашался осторожный Тимофей Павлович.- «Хе-хе! Поздновато спохватился,-хмыкал лысый .- Все равно отвечать вместе. А дел мы уже натворили - дай боже!» «Если не шиковать, обойдется…» «Хе-хе! Надежда юношей питает … А мы не юноши. Жить-то надо! Копейки меня не устраивают.

Чего ждать? Ждать, пока меня по лысине гокнет атомная бомба?»

Тоже мне - философы! Деляги! .. А мама все плачет и плачет. И я ничем не могу ей помочь. Неужели и я буду такая слезливая под старость? Ни за что! Представляешь, Надя, я уже несколько месяцев смеюсь сквозь слезы, обманываю себя и вас … Сколько же можно? С ума сойти!..

- Ох, Зойка, Зойка! Как несправедлива к тебе жизнь! .. А отчего я раньше не почувствовала твоего горя? Почему иногда мы так невнимательны, равнодушны к своим товарищам? Или я еще не научилась распознавать чужое горе? Не так-то просто заглянуть в душу человека.

- Зачем же ты бываешь в плохой компании? Для успокоения? .. -не подумав, спросила я.

Зоя испугалась. Побледнела.

- Какая компания?!- с трудом проговорила она и поторопилась распрощаться.

Я не стала ее удерживать. Надо бы рассказать о Зое моему Мише, может быть, он чем-нибудь помог бы.

Как все сложно, непостижимо сложно!

… Я сижу у окна. Косые лучи закатного солнца бьют с боку, лучи слабые, умирающие, они тают на глазах. Потом улица словно затягивается кисеей. Люблю я это время.

В квартирах начинают греметь телевизоры. Во дворах шумят ребятишки. И это - жизнь.

Сижу одна. На сердце тревожно. Миша позвонил и сказал, что сегодня придет поздно,- отправляется на выполнение оперативного задания. Вот меня и потянуло на записи. Наверное, каждую ночь, когда Миша будет уходить на задания, я буду сидеть у окна и писать.

Сегодня первый такой вечер. А сколько их впереди?! Я не знаю, выдержу ли испытание …

Я люблю Мишу и верю - буду любить всегда, пусть мое тепло согревает его сердце. Но … испытания, кажется, начались. Кроме страха за его жизнь, уже сейчас закрадывается сомнение … Ах, какое это гадкое чувство - ревность! Не хочу я об этом писать и думать! Это пошло - так думать. Я же знала, что Миша работает в милиции, что вечерами он часто бывает занят.

Мне нравится вечернее небо: на западе оно светлое, как родниковая вода, а на востоке бархатное, тревожное. И звезды вначале выскакивают на востоке, потом словно вприпрыжку скачут на запад, пугливые и озорные, как девчата. И у меня то вспыхивают, то затухают грустные мысли. Когда я была не замужем, в этот час в моей душе всегда стояла тишина. А сейчас я уже другая. Почему-то тревожно, я съеживаюсь и прислушиваюсь. К чему? Неизвестно. Видно, я чудачка …