Лейтенант Хорнблауэр

Каждый лейтенант имеет право помечтать, даже если он, подобно Бушу, начисто лишен воображения. Возможность повышения существует, хотя бы теоретически: от гусеницы-лейтенанта до бабочки-капитана, иногда даже минуя стадию куколки — капитан-лейтенанта. Без сомнения, лейтенантов иногда продвигали по службе; по большей части, естественно, тех, кто располагал друзьями при дворе или в парламенте, или тех, кому повезло привлечь внимание адмирала как раз тогда, когда открылась вакансия. Большинство капитанов в капитанском списке были обязаны своим возвышением тому или иному из этих обстоятельств. Но иногда лейтенанта повышали за боевые заслуги — во всяком случае при удачном стечении благоприятных обстоятельств и боевых заслуг, а это, как известно, дело случая. Если корабль исключительно отличился в некой исторической операции, его первый лейтенант мог продвинуться в звании (как ни странно, это считалось комплиментом его капитану). В случае же гибели капитана заменивший его лейтенант (старший из оставшихся в живых) иногда получал чин даже за небольшой успех. С другой стороны, лихая шлюпочная операция, блестящий успех наземного десанта могли привести к повышению командовавшего ими лейтенанта — старшего, разумеется. Честно говоря, шансы на это были ничтожны, но они все-таки существовали.

Но даже эти малые шансы по большей части относились к первому лейтенанту; для младшего они были и того меньше. Так что лейтенант, мечтающий о капитанском чине с его почетом, неплохим жалованием и призовыми деньгами, вскоре вновь мысленно возвращался к теме своего старшинства. Если «Слава» окажется в таком месте, где адмирал не сможет посылать на нее лейтенантами своих любимчиков, то всего две жизни будут отделять Буша от положения первого лейтенанта с вытекающими отсюда шансами на повышение. Естественно, он думал об этом. Столь же естественно, он не думал о том, что стоящего перед ним человека отделяют от этого положения четыре жизни.

— Впереди Вест-Индия, — философски заметил Хорнблауэр. — Желтая лихорадка. Малярия. Ядовитые змеи. Плохая вода. Тропическая жара. Сыпной тиф. И в десять раз больше шансов на боевые действия, чем в Ла-Маншском флоте.

— Верно, — признательно согласился Буш. Оба молодых человека с их двумя-тремя годами лейтенантского стажа (и свойственной молодости верой в свое бессмертие) могли с удовлетворением обсуждать опасности Вест-Индской службы.

— Капитан приближается, сэр, — торопливо доложил вахтенный мичман.

Хорнблауэр молниеносно поднес к глазам подзорную трубу и устремил ее на движущуюся к ним лодку.

— Совершенно верно, — сказал он. — Бегите на нос и скажите мистеру Бакленду. Боцманматы! Фалрепные! Поживей!

Капитан Сойер поднялся через входной порт, приложил руку к полям треуголки, приветствуя офицеров, и подозрительно огляделся. На корабле царил полный хаос, как всегда перед дальним плаванием, но это едва ли оправдывало косые быстрые взгляды, которые бросал по сторонам Сойер.

У капитана было крупное лицо и длинный крючковатый нос, которым он, стоя на шканцах, поводил из стороны в сторону. Сойер заметил Буша; тот подошел и доложился.

— Вы поднялись на борт в мое отсутствие, так ведь? — спросил Сойер.

— Да, сэр. — Буш несколько удивился.

— Кто сказал вам, что я на берегу?

— Никто, сэр.

— Тогда как вы об этом догадались?

— Я не догадывался об этом, сэр. Я не знал, что вы на берегу, пока мне не сказал мистер Хорнблауэр.

— Мистер Хорнблауэр? Так вы знакомы?

— Нет, сэр. Я доложился ему по прибытии на борт.

— Значит вы втайне от меня успели перекинуться несколькими словами с глазу на глаз?

— Нет, сэр.

Буш собирался было добавить «конечно, нет», но смолчал. Пройдя суровую жизненную школу, Буш научился не произносить лишних слов в разговоре со старшим офицером, склонным к раздражительности, что для старших офицеров вообще характерно. В данном случае раздражительность казалась еще более неоправданной, чем обычно.

— Я хочу, чтоб вы знали: я не позволю никому сговариваться у меня за спиной, мистер… э… Буш, — сказал капитан.

— Есть, сэр.

Буш встретил испытующий взгляд капитана со спокойствием ни в чем неповинного человека, но при этом изо всех сил постарался скрыть свое изумление, а так как актер он был никудышный, борьба эта отразилась на его лице.

— Ваша вина написана у вас на физиономии, мистер Буш, — сказал капитан. — Я это запомню.