Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

Форестер решил, что Хорнблауэр будет участвовать в блокаде Бреста, — корабли блокадного флота по мере необходимости уходили в Англию чиниться. А поскольку он всего лишь капитан-лейтенант, то корабль у него будет маленький, легкий. Такой корабль удобен для близких наблюдений за Брестом. Значит, у Хорнблауэра будет много шансов заслужить капитанский чин, а у его корабля — пострадать в бою, чтобы отправиться в Англию для починки. Этому кораблю Форестер дал название Hotspur. В британском флоте было несколько кораблей с таким названием, из них первый — тридцатишестипушечный двухпалубный корабль пятого класса — находился на службе в период, близкий к описанному в романе: с 1810 по 1821 год. Само слово hotspur (буквально — «горячая шпора») означает человека отчаянно храброго, вспыльчивого и бесшабашного и восходит к прозвищу Генри Перси, средневекового английского военачальника, известного русским читателям по переводам шекспировских хроник как Гарри Готспер. Очень подходящее название для дерзкого маленького шлюпа. Вообще же Форестер иногда брал для кораблей Хорнблауэра реальные исторические названия, иногда придумывал их сам, но всегда в строгом соответствии с традицией; скажем, «Атропы» в Королевском флоте не было, но мифологические названия использовались довольно часто.

Кроме того, следовало учесть еще одно обстоятельство. Хорнблауэру бо́льшую часть жизни не везло с призовыми деньгами, и в начале «Атропы» он по-прежнему очень беден. Значит, какие бы подвиги он ни совершал, призы ему брать нельзя: либо противник будет уничтожен, либо ускользнет. Или есть еще варианты? Форестеру вроде бы смутно помнился эпизод, когда огромные призовые деньги выплачены не были. Он полез в исторические книги и обнаружил, что история с захватом коммодором Грэмом Муром (1764–1843) испанской эскадры, когда капитаны остались ни с чем, а огромные призовые деньги отошли к Адмиралтейству, случилась осенью 1804-го — ровно тогда, когда Хорнблауэр мог принять в ней участие. «Это было одно из самых удачных совпадений среди тех, которыми изобилует бумажная карьера Хорнблауэра, — писал Форестер позже. — Когда надо, я бессовестно искажаю факты. Возможно, я бы использовал эпизод с захватом испанских сокровищ, даже произойди он в 1801-м или 1807-м, но до этого не дошло. Подлинный ход событий встроился в книгу без малейших усилий — такое подражание природы искусству восхитило бы Оскара Уайльда»[90].

Впрочем, то, что Форестер скромно именует «совпадениями», правильнее, наверное, назвать творческой интуицией, основанной на глубочайших знаниях материала. В этом смысле очень показателен «Коммодор». Форестер утверждает, что, отправляя Хорнблауэра в Россию, не пользовался историческими источниками, а исходил из чисто теоретического предположения, что британский флот должен был поспешить на помощь осажденной Риге. Предположение вполне логичное: даже когда Британия находилась в состоянии формальной войны с Россией, Рига по-прежнему оставалась последним крупным портом, откуда англичане могли получать нужные товары (зерно, пеньку, мачтовый лес и др.), так что они вряд ли бы так легко отдали ее французам. Искусство ли подражает жизни или жизнь — искусству, но в обороне Риги и впрямь существенную роль сыграла эскадра под командованием контр-адмирала Томаса Мартина (1773–1854). И хотя всех подробностей Форестер не угадал (эскадра была все-таки не чисто британская: она состояла из семи английских и четырнадцати русских кораблей, а в некоторых частностях Мартин оказался даже изобретательнее Хорнблауэра), в целом нарисованная им картина очень близка к исторической.

Некоторое представление о том, какое количество материалов Форестер перерабатывал для каждой книги, дает шутливый рассказ о неприятностях, преследовавших его во время работы над «Отчаянным»: «Я не написал и пяти страниц, когда через дорогу, меньше чем в пятидесяти ярдах от моего уединенного и тихого кабинета, началось строительство. Казалось, сюда свезли все перфораторы, все бетономешалки, бульдозеры и компрессоры Калифорнии. Адский шум не умолкал и на мгновение. В других обстоятельствах я бы переехал, но как можно было переехать сейчас? Я мог бы, сильно постаравшись, прихватить с собой пятьдесят справочников, но знал со всей определенностью: именно пятьдесят первого мне не хватит, когда потребуется спешно узнать точные размеры бочонка с солониной или максимальную дальность французской полевой гаубицы».