Читаем Лейтенант полностью

Еще не видя их, он услышал их голоса: «Камара! Камара!» – вниз по скалистому склону к его хижине со всех ног неслись Тагаран, Тугеар и Вороган. Больше никого – ни женщин, ни других детей, только они трое. Уже перевалило за полдень, когда они примчались к его порогу, тяжело дыша и заливаясь слезами.

– Боже мой! Что такое, что случилось?

Он никогда еще не видел Тагаран в таком смятении: лицо мокрое от слез, губы дрожат. Она надрывно втягивала в себя воздух и тряслась, точно загнанная лошадь. У нее на руке и на боку Рук заметил ярко-красные подтеки крови.

Она выдохнула целый поток слов, из которых Рук не разобрал ни единого.

– Заходите, ну же, погрейтесь!

Он расстелил на полу одеяло, подбросил хвороста в очаг. В хижине было небогато, но он налил им по чашке воды, отыскал старую зачерствевшую галету – свой скудный ужин – и дал каждой по кусочку, оставив себе на один укус. Тугеар сидела, обхватив руками колени, и рыдала, не притрагиваясь ни к еде, ни к воде.

Тагаран сделала глубокий вдох, стараясь успокоить дыхание, и вдруг громко икнула, потом еще раз. Криво улыбнувшись, она начала что-то говорить, но снова икнула, и самое страшное враз миновало: рассмеявшись, Тугеар принялась стучать Тагаран по спине, пока та не подняла локоть, давая понять, что уже хватит.

– Ну, теперь рассказывайте. Что случилось? В чем дело?

Тугеар и Вороган взглянули на Тагаран. Она принялась объяснять, но чересчур спешила. Рук уловил лишь слова «белый человек», остальное было не разобрать.

– Я не понимаю, – сказал он. – Мапиадьими.

– Пийидьангала уайтмана нгалари Тугеарна, – повторила Тагаран, проговаривая каждое слово, чтобы ему было легче.

Пийидьангала – в этом Рук узнал знакомый корень, пийи – ударить. Умом он еще не успел понять смысл сказанного, а сердце у него уже сжалось. Белый человек ударил Тугеар. Не обязательно было выяснять все подробности, чтобы понять: он бы предпочел не слышать того, что они скажут.

Тагаран старательно изображала чье-то рассерженное лицо, размахивая рукой вверх и вниз. Рук словно видел это своими глазами, совсем явственно – какой-то разъяренный морпех или зарвавшийся каторжанин. На мгновение перед его внутренним взором возникли могучие плечи Бругдена, его занесенный для удара кулак.

Тагаран показала, что от побоев у нее на руке осталась длинная ссадина и болел палец, а на спине у Тугеар красовался продолговатый покрывшийся каплями крови синяк, похожий на след от палки. Тагаран подняла на Рука взгляд, полный боли и ярости.

Бережно взяв ее ладонь в свою, он осторожно согнул поврежденный палец, следя за выражением ее лица. Перелома не было, но он опух. Рук взял другую ее руку и сравнил опухший палец с остальными. Он действовал осторожно, стараясь не дотрагиваться до больного места, но Тагаран отдернула руку.

– Дидьи дидьи!

В ее голосе слышался упрек, хотя вряд ли он причинил ей боль.

Рук наклонился, чтобы получше разглядеть ссадину на спине у Тугеар, но та испуганно съежилась. Она не поворачивала к нему лица.

– Миньин баракут, Тугеар, миньин? – спросил он. Почему ты боишься, Тугеар?

Не глядя на него, она пробормотала:

– Муллайин. – Из-за тех людей.

Тагаран показала на ссадину, будто Рук ее не видел или не понимал, что девочке больно.

– Дидьи мурри! – Очень больно! – или что-то вроде того.

Рук невольно вспомнил о другом человеке, которого недавно били по спине у него на глазах.

Видела ли это Тагаран? Вряд ли. Но что-то в том, как она себя вела, подсказало ему, что слухи до нее дошли. Он не решался смотреть ей в глаза.

Тагаран снова взялась объяснять, что случилось, еще выразительнее размахивая руками. От ярости она едва не срывалась на крик.

Потом уставилась на него.

Рук знал, чего она хочет. Чтобы он стал задавать вопросы: «Кто это сделал? Почему? Где он сейчас?» Чтобы разделил ее негодование, надел мундир, пошел в поселение и разобрался с тем белым человеком, что их избил.

Но Рук чувствовал внутри тяжесть, не в силах переварить случившееся, будто съел что-то не то.

– Нгиа мури йурора, – произнес он. Я очень зол.

Но он знал, что в его голосе злости не слышно. Только щемящую неохоту, уклончивость.

– Нгаларива? – спросила Тагаран. На нас?

– Нет! Нет, конечно, не на вас!

Она поняла его столь превратно, что он удивленно поднял на нее взгляд. Встретившись с ней глазами, он понял: она задала этот вопрос лишь для того, чтобы он на нее посмотрел.

– Камара нгйини пиаба? – спросила она. Камара, ты поговоришь?

Он и подумать не мог, что однажды ему захочется понимать чуть меньше.

Это уже не урок иностранного языка. А разговор. Впервые они с Тагаран оказались по одну сторону языкового зеркала и просто разговаривали. Оба понимали друг друга. Стоит двум людям овладеть общим языком, за ним уже не спрятаться.

– Нганава? – спросил Рук. С кем?

– Шарлотта биранг, – ответила Тагаран. С тем человеком с «Шарлотты».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза