«Лейс» с особым вкусом

«Она плачет! Плачет из-за меня! Я заставил её плакать!» – столь неожиданно явившаяся истина подействовала на Вову подобно хорошей пощечине. Он редко мог наблюдать их на матерном лице, по обыкновению похожем на строгую маску, застывшую в холодной расчётливости. Но если она плакала, то дело было серьёзным. Достаточно серьёзным, как, к примеру, похороны её отца, сражённого раком три года назад. Тогда она рыдала. Рыдала у кровати покойного, опустив голову на впалую грудь, на века застывшую в предсмертном вздохе. Рыдала на похоронах, оперевшись на плечо мужа. И выглядела она ужасно печальной, что лишь от одного взгляда души неравнодушных окутывались тяжелым горестным туманом.

Вова почувствовал себя невообразимо гадко. Почувствовал себя ничтожным преступником, совершившим одно из самых грязных злодеяний – довести роднейшего человека до слёз. И всё из-за каких-то поганых ломтиков картофеля, нестоящих и капли чужого времени! Как он мог поступить так?! КАК?!

С щемящем чувством вины сердцем мальчик поднялся из-за стола и протянул распростёртые руки в направлении к матери, желая обнять её и искренне попросить прощение. Но та к его удивлению и ужасу отшатнулась назад. Неужели она не заметила в искренности сына действительную основу? Или просто не желает её замечать? Так или иначе, своим поведением она не просто озадачила Вову, а напугала его. Напугала ничуть не хуже клоуна Пеннивайза, Самары Морган или Слендермена – героев любимых Вовиных фильмов, заставлявших иной раз кровь стынуть в жилах. Думаю, я окажусь прав, сказав, что ей удалось напугать его даже сильнее, ибо навевающая жуть ситуация была реальна, в отличие от кино.

Он вовсе не ожидал такого поворота событий…

Вовсе не ожидал отвержения своей любви и заботы…

– Твоя жалость не сумеет унять причиненную мне боль, – несмотря на слёзы, её голос оставался суров и твёрд. – Тебе следует просить прощения не у меня, а у самого себя.

– Но мама… – Вова попытался повторить неудачную попытку обнять мать и вновь потерпел поражение: она выставила вперёд руку, указывая указательным пальцем на дверь его комнаты, виднеющуюся в дверном проёме гостиной.

– Пойди туда и хорошенько поразмысли над своим поведением! Только тогда проси прощения…

И она ушла. Ушла в родительскую спальню, попутно снимая пальто. Ушла, даже не оглянувшись назад, закрывая за собой дверь. Тёмная тень опустилась на их головы, пролегла меж ними, отдалив на некоторое расстояние, созерцаемое переполненным ужасом Вовиным взглядом. Ещё немного, и он расплакался, не в силах больше терпеть холодное матерное отношение к себе. Он ощутил подобную огню боль внутри своей груди, извивающиеся языки которой достигали и обжигали детское сердце – невыносимая пытка, до сих пор напоминающая о себе…

До сих пор вызывающая внутри мальчика небывалый страх вновь огорчить мать, когда казалось, что между ними всё наладилось, а произошедшее навеки позабылось. Она больше не плакала, и Вова пытался всячески поддерживать это состояние. Он дал слово никогда больше не притрагиваться к чипсам и подобным им гадостям, и как ему потом показалось, очень обрадовал её. А когда возникало жуткое желание нарушить данное обещание, вместе с ним возникал и образ матери, напоминающий о некогда случившемся. Точно такой же, какой он видел сейчас. Она неотрывно смотрела на него, и будто говорила: «Вова, мне это не нравится… Совсем не нравится. Неужели ты хочешь нарушить обещание и погубить во мне веру в тебя?». Слова порождали воспоминания, и дьявольское искушение стремительно таяло, словно брошенный на крышку кипящего металлического чайника кубик льда.

«Но ведь это было так давно», – подумал Вова и содрогнулся, ибо эта мысль не принадлежала ему. Но про себя он отметил, что образ матери слегка побледнел. Сквозь бабушкино пальто, он сумел разглядеть размытые очертания вращающейся стойки с газетами, журналами, книжками и открытками.

«К тому же тебя здесь нет», – образ почти исчез. Его примеру последовали и страх, и волнение, и нерешительность, приковавшие Вову к скамейке. Им на смену явилось то, что и заставило мальчика ранним утром вскрыть копилку. Явился соблазн, и в голове закружился безумный водоворот желания, всё сильнее и сильнее поглощающий в себя Вову. Неожиданно он встал со скамейки и сделал несколько шагов вперёд, думая, почему должен бояться последствий, которых на самом деле и не существует?! Что сможет сделать мать, если ничего не узнает?!