Лейб-хирург

Открываю глаза. У койки в позах боевых петухов стоят Ольга и Лиза. Лица раскраснелись, кулаки сжаты, сейчас вцепятся друг другу в волосы. Этого еще не хватало!

– Девочки, не ссорьтесь!

Соперницы оборачиваются ко мне. Глаза горят, лица выражают решимость нанести побои и прочие телесные повреждения. Сейчас попаду под раздачу.

– У меня от ваших криков голова разболелась. 

Проняло. Смутились.

– Елизавета Давидовна, оставьте меня с ее императорским высочеством. У нас важный разговор. Видите, у нее папка?

Ольга и вправду прижимает локтем к боку папку из серого картона. Лиза раздувает ноздри – красивый у нее носик! – презрительно фыркает и уходит с гордо поднятой головой. Ольга провожает ее многообещающим взглядом. Не хотел бы я, чтоб на меня так смотрели – Лизу надо спасать. Ольга поворачивается ко мне.

– Что тут происходит? Не успела отвернуться, как эта фифа уже подле тебя. Ты ее позвал?

– Не виноватый я! Она сама пришла.

Шутку не заценили – Ольга не видела этого фильма. Поджала губы и сверлит меня взглядом. 

– Я ранен, доктор прописал мне постельный режим. Сиделок выбирать не могу. Кто приходит, тот и сидит.

– И она не замедлила этим воспользоваться. Что у тебя с ней?

– Ничего. Сидела, газеты читала, – указываю на сложенную на тумбочке стопку. Лиза их подобрала с пола. – Я не виноват, что некая девица испытывает ко мне чувства. Повода этому не давал.

– Ладно! – Ольга кивает, подходит к койке и устраивается на стуле. – С ней я позже разберусь. Для начала – с тобой! – она кладет папку на колени и развязывает тесемки. 

От ее тона ежусь. Сейчас меня распнут и будут тыкать копьем. И никто не виноват – сам напросился.

– Здесь все твои бумаги, – Ольга достает из папки листы. – Нашлись в архиве медицинского управления фронта. Их переслали туда после того, как тебя перевели в лазарет. 

М-да, не подумал.

– Хорошо, что никто не удосужился в них заглянуть. Я это специально узнавала. Смотри! – Ольга протягивает мне лист.

Так… Немецкий язык, готический шрифт. Секретарь ректора Берлинского университета свидетельствует своей подписью, что подданный Российской империи Валериан Довнар-Подляский окончил два курса факультета философии. В науках успевал не шибко, что не удивительно. Некогда моему донору было учиться, он в казино в карты играл.

– Ты говорил, что учился медицине в Мюнхене, – тоном прокурора продолжает Ольга. – Оказалось, что в Берлине и философии. Как это понимать?

– Я врал.

– Почему?

– Позже объясню. Давай другую бумагу.

Огласите весь список, пожалуйста! Интересно знать компромат на себя. Да и объяснение хочется оттянуть. Меня потряхивает. Ольга супит брови, но сдерживается. Забирает у меня свидетельство и протягивает следующий листок. Что тут у нас? Прошение Довнар-Подляского о зачислении его полк вольноопределяющимся. Аккуратные, ровные строчки, стандартный текст. Что с этим не так?

– Почерк не твой, – говорит Ольга, забирая у меня прошение. – У меня есть твои письма. Вот это, – трясет она листком, – писал другой человек.

– Это все?

– Да. Тебе мало? Изволь объясниться!

– Пожалуйста. Как ты уже поняла, я не Довнар-Подляский. 

– А кто?

Ольга не ждала такого ответа и, похоже, растерялась.

– Майор медицинской службы Российской армии Игорь Олегович Иванов. Человек из другого мира и времени. 

– Как это может быть? – бормочем она. – В деле есть твоя карточка. На ней ты в мундире вольноопределяющегося. Карточка засвидетельствована печатью.

На нее жалко смотреть, но мне сейчас не до чувств.

– Как это произошло, не знаю. Майор Игорь Иванов погиб в ходе минометного обстрела в Сирии осенью 2017 года. Вольноопределяющийся Довнар-Подляский умер от перитонита в лазарете седьмой дивизии. Помнишь, я рассказывал, как его отнесли в кладовку и накрыли простыней? Начальник лазарета, покойный Николай Карлович Рихтер, засвидетельствовал смерть. Однако пациент ожил, только не Довнар-Подляским, а Ивановым. Бог ли тому поспособствовал, либо дьявол, но мое сознание переместилось в тело вольноопределяющегося и оживило его. 

– Этого не может быть!

– Может. От того и все странности моего поведения. Я ничего не знал о прежней жизни Довнар-Подляского, потому придумал, что потерял память. В том мире я был врачом, а поскольку ничего другого не умею, сочинил историю об учебе в Мюнхенском университете, и о том, как бежал, не забрав оттуда свидетельство об обучении. С Германией у нас война, проверить трудно, если вообще возможно. Мне довелось побывать в Мюнхенском университете в той жизни, ездил на стажировку. В своем мире я был неплохим хирургом, а поскольку он отстоит от вашего на век вперед, медицинская наука продвинулась далеко. Отсюда мои знания и мастерство, которые поражают коллег. Как сама понимаешь, недоучившийся студент столько знать не может. 

– А это твое свечение? Оно было и в твоем мире?

– Там этого нет ни у кого. Не знаю, почему здесь проявилось. Возможно, это дар от того, кто переместил меня в тело умершего вольноопределяющегося. А теперь сама посуди: мог ли я говорить правду о том, что произошло? Меня бы признали сумасшедшим и поместили бы под присмотр. 

– А ты случайно…