Легко ли быть папой

Теперь каждый июнь, когда мы собираем на все лето Ксеньку в Березовку, у нас разыгрывается такая сцена. Стараемся взять игрушки малогабаритные. Но Ксенька упорно приносит Большого Мишку. "Он слишком большой, уговариваю ее, - в рюкзаке места нет. Давай оставим". Вначале соглашается. Потом, в конце долгих сборов, приходит на кухню со слезами: "Пусть и мишка с нами... Я его на руках повезу!"

Приходится соглашаться.

Однажды она сказала мне: "А правда, у него лицо доброе?!" Время от времени просит: "Расскажи, как мы его купили". Рассказываю. Она слушает, держа Большого Мишку на коленях. Гладит его. Видимо, заново переживает радость первой встречи. После рассказа становится очень деятельной: бежит к Кузькиной клетке - менять воду и корм. Идет на кухню, спрашивает у мамы: "Тебе помочь?" Мне предлагает: "Хочешь, нарисую что-нибудь?" Знает: я коллекционирую ее рисунки.

Или звонит дедушке с бабушкой, долго говорит с ними. Все вокруг кажутся ей в такие минуты хорошими - и Кузя, и родители, и подружки, с которыми она во дворе играет в "спортивную школу".

Возвращаясь с работы, я часто останавливаюсь во дворе, наблюдаю. Ксенька, увлеченная игрой, не подходит-некогда: она с подружками то бегает по кругу, то прыгает. Подружек две- Люся и Мила. Люся щуплая, подвижная, подхватывает любую затею. Мила рассудительная, не любит чрезмерно суматошных игр, может отказаться в самый их разгар. Ксенька ее упрашивает. Потом- обижается. Мила начинает ей казаться неуклюжей, скучной. Дома говорит мне про нее: "Прыгает хуже всех. И бант на голове- как капустные листья..." Но стоит Миле активно включиться в их игру, как уже и бант у нее становится похожим на ослепительно красивую бабочку и ее бег с прыжками выше всяких похвал.

Эти "маятниковые" отношения вначале забавляли меня.

Потом стали беспокоить. Чужая непохожесть вызывала в Ксеньке желание подогнать под свой образец чью-то индивидуальность.

Такое желание говорит о предрасположенности к деспотической любви. Хотя не парадокс ли-деспотическая любовь?

Ведь она обращена не на живого ОСОБЕННОГО человека, а фактически на самого себя. Ведь тот, кто склонен к деспотической любви, видимо, лишь переносит на другого идеализированное представление о самом себе.

Конечно, отождествление себя с близким тебе человеком, лежит в основе всякой привязанности. Без такого отождествления трудно научиться сочувствию. Где здесь граница, за которой отождествление становится искажением действительного облика другого человека? Как научить ребенка умению чувствовать без соблазнительного желания подчинять своему чувству?..

Заметил: чем Ксенька старше, тем терпимее, мягче становится в общении с нами, взрослыми. Раньше, года в три, бывало, когда очень занят, отказывался с ней играть, мгновенно становилась враждебной, говорила: "Плохой!". Сейчас вздохнет, спросит с надеждой, глядя на стол, заставленный чертежами: "Перерыв будешь делать? Тогда поиграем?"

А может быть, это мы, взрослые, становимся терпимее к ней, к ее особенностям?! И ее мягкость- отражение нашей повзрослевшей и помудревшей любви к ней?!

Как-то в "Комсомольской правде" читал беседу с известным тренером Татьяной Тарасовой. Ее признание поразило меня. "Их надо любить, говорила она о молодых фигуристах. - Только в любви люди могут быть соединены в одно целое, сохраняя при этом свою индивидуальность".

Да, да, именно так! Только в истинной, не деспотической любви и возможно наиболее полное духовное общение, в котором каждый становится соучастником в творчестве личности близкого тебе человека.

Как-то в Березовке мы с Ксенькой бродили по лесу. Она ловила кузнечиков, сажала в стеклянную банку, через лупу разглядывала их. Это было ее новым увлечением. Длинноногие насекомые отчаянно бились в стекло. Говорю Ксеньке: "Они, наверное, сейчас думают, что их заколдовала сердитая волшебница: вокруг ведь все видно, а прыгнуть нельзя. Стукаются о стекло и не понимают, что это прозрачная стена". Ксенька вначале над этим посмеялась. Потом пожалела пленников - выпустила. Идем дальше. Она смотрит по сторонам и фантазирует: "А вот те маленькие деревья знают, что мы их ветки не сломаем... Знают, что мы их любим..."

Мы вышли на крутой спуск к речке. За ее крутым изгибом открывалась даль- леса до самого горизонта. "А что за тем лесом?" - спросила Ксенька. "Наверное, поля, и села, и города". "А еще дальше?" "Горы и моря... Вся наша страна". "Такая большая?" "Да". Помолчала, подумала. Сказала решительно:

"Я вырасту и всю ее посмотрю." "Ладно", - согласился я, и мы пошли обратно. Мы прошли полянку, на которой Ксенька ловила кузнечиков. Они с треском выпархивали из-под ног, и Ксенька говорила им: "Не бойтесь, мы вас не тронем. И никому не разрешим", Они на ее поляне, в ее лесу, в ее большой стране принадлежали ей, и она считала себя обязанной защищать их. Потому что они были уже как бы частицей ее любящей души.