Легко ли быть одной?

И за все это время Томас ни разу ко мне не приставал. Ни единого раза. Последние четыре дня он вежливо целовал меня на прощанье в обе щеки и отправлялся спать. Не то чтобы я сама этого хотела – в смысле, чтобы он ко мне поприставал. Нет, серьезно. Не то чтобы мне самой нужно было что-то сделать. Серьезно. Не то чтобы… Ладно, проехали.

Едва сев за столик, я с места в карьер спросила Томаса:

– Встречался ли ты с итальянкой и давала ли она тебе когда-нибудь пощечину?

Он расхохотался.

– За что я тебя люблю, Джулия, так это за то, что ты тоже не очень-то умеешь вести светские беседы. Это наша с тобой общая черта.

Из всего сказанного я услышала только, что он за что-то там меня любит.

– У меня было несколько итальянок, но они никогда не давали мне пощечин. Думаю, они просто знали, что француз может дать пощечину в ответ.

– Такое впечатление, что итальянские мужчины воспринимают это как должное.

– Ничего об этом не знаю и сомневаюсь, чтобы им это нравилось. Но я тоже слышал, что такое случается довольно часто.

Я покачала головой.

– Замечательно. – От одного бокала красного вина я уже слегка опьянела.

У Томаса зазвонил мобильный. Пока он слушал собеседника на другом конце линии, выражение его лица вдруг стало озабоченным.

– А теперь, пожалуйста, успокойся. Ты не должен этого делать. Прекрати немедленно! Я сейчас приеду. Да.

Я подумала, что, возможно, это его жена интересуется, когда он собирается вернуть свою задницу в Париж. Томас опустил телефон.

– Это Лоренцо. Угрожает броситься вниз с балкона своей квартиры.

Я схватила жакет и сумочку, и мы быстро вышли.

Когда мы зашли в квартиру Лоренцо, он был в смятении. Он плакал, и было похоже, что он всю ночь не спал. На полу валялись осколки нескольких разбитых тарелок.

– Сегодня она сама мне позвонила, Томас. Она не была рассержена, она не встречается ни с кем другим, она просто больше не хочет быть со мной. Она сказала, чтобы я перестал ей звонить! Все кончено! Все действительно кончено!

Лоренцо схватился за свои длинные нечесаные темные волосы, сел в кресло и зарыдал. Томас присел на подлокотник и нежно положил руку ему на плечо. Затем Лоренцо вдруг вскочил, так резко, что пуговицы полетели во все стороны, сорвал с себя рубашку и швырнул ее на пол, оставшись в белой футболке.

– Я покончу с собой. Просто чтобы она знала.

Я не очень понимаю, зачем ему нужно было это делать обязательно в футболке, но это отвлекло наше внимание. Тем временем Лоренцо подбежал к балкону и распахнул двери. Томас побежал за ним и, схватив его за руку, попытался затащить обратно. Лоренцо вырвался и ринулся к окну. Томас поймал его. Они оба покатились по полу. Затем Лоренцо пополз в направлении окна, а Томас схватил его за ногу. Лоренцо старался лягнуть Томаса по голове и плечам другой ногой.

– Basta[40], Лоренцо!

– Оставь меня в покое, оставь меня в покое!

– Что мне делать? Может, позвать на помощь? – вмешалась я.

Томасу удалось усесться на Лоренцо верхом. Картина была нелепая: неистово мечущийся Лоренцо теперь лежал на спине, а Томас сидел у него на животе и громко увещевал его:

– Прошу тебя, Лоренцо, это уже слишком. Я не слезу с тебя, пока ты не успокоишься. Я имею в виду, пока ты не успокоишься по-настоящему. Пожалуйста.

После нескольких минут такой борьбы порывистое дыхание Лоренцо стало ровнее.

– Э-э-э… может быть, принести кому-то из вас стакан воды? – спросила я, не придумав ничего лучше.

Оба удивленно посмотрели на меня и кивнули. Я побежала на кухню и набрала два стакана воды из-под крана. Томас выпил свой, продолжая сидеть сверху на Лоренцо. А Лоренцо каким-то образом умудрился сделать это, все еще лежа на полу.

Лоренцо попытался – или сделал вид, что попытался, – выброситься из окна из-за женщины. Было ли это сумасшествием? Из-за любви начинают войны, ставят на кон судьбы целых империй. Поют песни, слагают стихи – все из-за любви. С исторической точки зрения это чувство представляется очень даже реальным. В тот момент, глядя на Томаса, который сидел сверху на Лоренцо и который спас его, трудно было удержаться от мысли, что Томас – совершенство. Трудно было не спроецировать на него все мои надежды, желания и домыслы. Томас был отчаянный, интересный, он был способен и глазом не моргнув успокоить своего безутешно рыдающего друга. Он также оказался способен завалить его на пол не хуже какого-нибудь защитника в американском футболе. Томас был прекрасным другом и полностью реализовавшим себя мужчиной.

Как это ни смешно звучит, но, когда дело доходит до любви, когда это происходит на самом деле, это действительно воспринимается как физическое падение[41]. И мне хотелось прочувствовать каждый миг этого ощущения и потеряться в нем. Почему бы нет? Прежде чем я сообразила, что делаю, и прежде чем успела себя отговорить, я подбежала к Томасу, опустилась на колени рядом с ним, обняла его и горячо поцеловала в губы. Лоренцо, взиравший на все это снизу вверх, зааплодировал.

– Brava Americana[42]. Ты уже начинаешь кое-что понимать.