Легенды Ых-мифа

Мы люди Ых-мифа.
Мы люди добра.
И, в путь отправляясь,
Несём мы добро.
Гостей принимаем,
Как братьев родных.
Врагов мы совсем
Не желаем иметь.
Совсем не желаем,
Совсем не желаем,
Совсем не желаем,
Чтоб были враги.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Мы люди Ых-мифа.
Мы люди добра.
Но в мире не всё
Из добра состоит,
И духами злыми
Наполнен наш мир.
Преследуют милки
Нас всюду в лесу.
От кинров и дома
Спасения нет.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Издавна славен род Трёх братьев,
Славен мужьями, мужьями храбрыми.
Род наш издавна бьётся с милками.
Битву ведём мы издавна с кинрами.

Слушай о подвиге сына Трёх братьев,
Младшего сына, Пулкином что звали.
Был босоног и ходил он в лохмотьях,
Был неумыт, непричёсан, голодный,
И на охоте добычей не радовал,
И на рыбалке он не был удачлив.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Ночью осенней, тёмною ночью
Взлаяли робко собаки на привязи.
То ли продрогли от ветра промозглого,
То ли хозяин забыл покормить их.
Только услышали старые люди:
Взлаяли робко собаки на привязи.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Может быть, путник с далёкого стойбища
С доброю вестью иль с вестью-бедою
В трудной дороге своей припозднился,
С добрым намереньем к людям явился.
Вышел на лай самый древний охотник,
Вышел без шапки, согбенный и тихий.
Взлаяли громче собаки на привязи.
Взвизгнула сука, как будто ударили
Палкой увесистой по голове её.
Взвизгнула сука. И лай прекратился,
Будто собак в конуру отпустили,
Где им тепло и сухая подстилка,
Или как будто хозяин явился,
Дал им похлёбку из жирной нерпятины.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вышел на лай самый древний охотник,
Вышел без шапки, согбенный и тихий.
Взвизгнула сука. И лай прекратился.
Стало вокруг настороженно тихо.
Вышел под небо рыбак седовласый,
Вышел узнать, что случилось с охотником.
Вышел. Но он тишины не нарушил,
Не разрешил он сомнений опасливых.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вышли под небо и не вернулись
Оба согбенные и седовласые.
Вот уж заря свои крылья раскинула —
Но стариков не дождалися люди.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вместе с рассветом увидели люди:
Кто-то изрыл своим следом когтистым
Землю вокруг, и собак словно не было —
Треплет обрывки от привязи ветром.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Старый шаман, родовой всемогущий,
Тут же скликал он мужей с сильным сердцем,
Юношей он пригласил крепконогих.
Старцев почтенных созвал до единого.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Жертвенный жаркий огонь трёхъязыкий
Вспыхнул мгновенно, треща, разгораясь.
Лучшего в стойбище пса желтомастого
Духу могучему в жертву отдали.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Люди притихли, томясь в ожиданье:
Что же им скажет шаман их великий?
Долго просил наш шаман добрых духов,
Долго плясал наш шаман всемогущий,
Птицей ночною пугал тишину он,
Зверем неслыханным в темень бросался.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Жертвенный гаснет костёр, иссякая.
В людях надежда, как жар, иссякает.
Вздохи отчаянья раздаются:
Где твоя добрая воля, Всесильный?
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вихрем неудержным и непокорным
Вышел туда, где огонь иссякает,
К людям, в чьих душах надежда погасла,
Парень невидный, Пулкином что звали.
Был босоног и ходил он в лохмотьях,
Был неумыт, непричёсан, голодный
И на охоте добычей не радовал,
И на рыбалке он не был удачлив.
Парень как парень, ничем не приметный.
Только глаза, словно угли, горели.
В гневе великом был неузнаваем,
Был он в бесстрашии чёрным, как туча.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Стрелами люди его снарядили,
Лук ему дали из уса китового,
Дали копьё с костяным наконечником,
Молча в дорогу его проводили.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
В два перевала дорога лежала.
Только на третьем догнал злого духа —
Шёл не спеша он в обличье медведя,
Шёл он ленивою, сытой походкой.
Наш человек заорал что есть силы,
Крикнул угрозу, копьем потрясая.
Только на это злой дух не ответил:
Не побежал, не замедлил он ходу.
Крикнул Пулкин, заорал что есть силы.
Выругал духа словами последними.
Дух заревел, оскорбленный смертельно,
В гневе великом пошёл в нападенье.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Выпустил парень стрелу оперённую —
Лапой, как муху, медведь отмахнул её.
Прыгнул медведь и присел, устрашая.
В грудь ему парень копьё направляет.
Глухо взревел тут медведь разъярённый,
В сильном прыжке он вознёс своё тело.
Парень не дрогнул: движением точным
Брюхо вспорол костяным наконечником.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Парень копьём уж нащупывал сердце,
Думал уже о своём возвращенье.
К стойбищу мыслями лишь прикоснулся,
Хрустнуло древко в зубах у медведя.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Хрустнуло древко в зубах у медведя,
Хрустнуло, словно солома сухая.
Сердце Пулкина застыло мгновенно,
Руки отнялись и ноги отнялись.
Лапой могучей предсмертным ударом
Бросил медведь человека на камни,
Сам растянулся в агонии длинной
И бездыханно застыл на каменьях.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Ветер по сопке к Пулкину спустился,
Лба его влажной ладонью коснулся.
Небо увядев и солнце увидев,
Силы собрал, закричал человек наш.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Клич через два перевала пронёсся,
Людям сказал о победе великой.
Вышли в дорогу мужчины и юноши,
С песнями, плясками вышли в дорогу.

Но ликование длилось недолго —
В два перевала оно продолжалось.
И на подъёме, скалистом и диком,
Долго и скорбно мужчины молчали.
Тело медведя — нечистого духа —
В гневе великом они изрубили,
Мясо собакам бродячим отдали,
Сердце отдали мышам на съеденье.
Почести люди Пулкину воздали.
Сердце его в небеса улетело,
Дух его ястребом стал всемогущим,
Стал он хранителем рода Трёх братьев.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!

Э!