Легенды о доне Хуане (Жуане). Дон Жуан на сцене

 Как призрак

 Катастрофы неминучей,

 На горизонте заклубились тучи.

 Пугает нас не молнии излом,

 Не огнегневное её сверканье,

 Мучительней бывает ожиданье

 Того момента, когда грянет гром.

 Жуан и на заводе не воспрянул:

 Жены там не было,

 Но гром не грянул.

 Коль сразу не убит,

 Мечта живёт,

 Что гром ещё далёк и не убьёт.

 Друг — к тёще.

 Нет и там.

 Мамаша гневно

 Сняла с него допрос:

 — Дошли до драк?

 — Нет, нет, мамаша!

 — Тогда как же так?! —

 Осатанилась Марфа Тимофевна,

 Сказала грозно, тут же одеваясь:

 — Пусть будет хоть в земле,

 А докопаюсь!..

 Самим собою,

 Строже, чем судом,

 Он был судим позором и стыдом,

 Таким стыдом, что людям и не снится,

 И как уже бывало много раз

 В его проклятом прошлом, он сейчас

 Готов был хоть сквозь землю провалиться,

 Но, вынося все тяготы позора,

 Не находил бедняга командора.

 Опять Жуана,

 Как холостяка,

 Встречал тот кактус,

 Только без цветка,

 Опять варил он ячневую кашу,

 Картошку — пионеров идеал,

 Уныло ел и ненасытно ждал —

 Хотя бы тёщу, если не Наташу.

 Вот ночь уже четвёртая настала,

 Жуан гулял,

 А тёща всё “копала”.

 Ушла?!

 Уйти — дивились все кругом, —

 Когда был муж уже под башмаком?!

 Нет, что-то тут не так.

 Когда б хотела

 Наташа власти, а борьба за власть,

 Допустим, ей, Наташе, не далась

 Иль не совсем далась — другое дело,

 Иначе бы с какой такой ноги

 Он мягкие

 Купил ей башмаки?

 По-своему

 И образно и метко

 Судачила экономист-соседка:

 — Клянусь, ушла Наташа не со зла,

 Корысти в этом нет, — и намекала,

 Что в той от вложенного капитала

 Прибавочная стоимость росла...

 — Недаром в прошлый месяц с середины

 Её заприхотило на маслины.

 В поэзии

 Нас ждёт за рифом риф:

 В поэму плыл, а выплыл в детектив.

 Теперь он в моде, чуть не директивной,

 Но я-то по нужде, впадая в риск,

 Как ловкий сыщик, начал частный сыск

 И вот стою на тропке детективной,

 Зато на факты и событья все

 Имею я теперь своё досье.

 А было так:

 В тот вечер роковой,

 Из цеха выйдя, Ната шла домой

 По заводскому скверу.

 Между прочим,

 Терновника там рос высокий куст

 С плодами, очень терпкими на вкус,

 До коих прежде не была охоча.

 Я думаю, у вас найдётся сметка,

 Чтоб вспомнить,

 Как права была соседка.

 Медовей мёда

 Со цветов долин

 Теперь стал вкус ей северных маслин,

 Она карманы ими набивала,

 Она их ела, не кривясь ничуть,

 Звенело тело, молодая грудь,

 Как лет в пятнадцать,

 Сладко поднывала,

 Всё было как во сне,

 Легко и дивно,

 А ягода чернела неизбывно.

 Красива женщина

 В поре такой

 Какою-то особой красотой.

 Здесь кисть нужна, а не слова поэта,

 Чтоб красками живыми передать,

 Как на неё нисходит благодать

 Высокого, небесного расцвета.

 В природе всё, что нам плоды рождает,

 В свой мудрый срок

 Сначала расцветает.

 Спеша к супругу,

 Собственным умом

 Она ещё не думала о том,

 Что в ней пирует новой жизни завязь,

 Ещё не знала, что её вот-вот

 У многостворных заводских ворот

 Подстережёт расчетливая зависть.

 Нет, мужа в мыслях

 Нежно именуя,

 Наташа миновала проходную.

 За проходною,

 Как из прошлых грёз,

 Перед Наташею предстал матрос

 В щеголеватой куртке нараспашку;

 Не то матрос, покинувший свой бриг,

 Не то полуматрос-береговик,

 Для форса выставляющий тельняшку.

 Она его узнала без труда

 И загорелась

 Краскою стыда.

 Чуть-чуть наигранно,

 Расправя плечи,

 Он взял под козырёк.

 — Какая встреча!.. —

 Вы, верно, догадались, это тот,

 Кто распрощался с нею, как с обузой,

 Кого мы на своём Парнасе с Музой,

 Творя сюжет, не приняли в расчёт.

 — Ну, здравствуй! —

 И насмешливо-елейно,

 Почти с издевкой:

 — Как очаг семейный?

 Сказать хотела

 Из того расчёта,

 Что не ему теперь сводить бы счёты,

 Но почему-то недостало слов.

 Обида втайне всё ещё терзала,

 Она ожесточилась и сказала:

 — Спасибо,

 Хорошо.

 Хватает дров.

 А как твоя семья? — спросила смело

 И на него впервые поглядела.

 Стараясь скрыть

 Обиду и укор,

 Она глядела на него в упор,

 А он стоял пред ней, как на параде,

 И бравый и внушительный на вид,

 Как будто весь единым слитком слит,

 Пригож лицом и крепким телом ладен,

 И лишь в глазах хитрившего матроса

 Торчали два зрачка,

 Как две занозы.

 Ответил так,

 Что холода ушат

 Он вылил на неё.

 — Я не женат!

 — Как не женат?! —

 Суровый голос Наты

 На этом дрогнул.

 — Ты же мне писал...

 — Нет, просто я мешать тебе не стал,

 Хотел избавить от забытой клятвы,

 Чтобы она игрушкой школьных дней

 Не захламляла

 Памяти твоей.

 А помнишь ли, —

 Продолжил с увлеченьем, —

 В десятом мы писали сочиненье,

 Твоё в пример зачитывали нам,

 В нём, не предвидя

 Своих взглядов смену,

 Ты осуждала чёрную измену

 Любви и дружбе, слову и делам...

 — К чему всё это? —

 Удивилась Ната. —

 Ты мне налгал —

 И я же виновата?!

 Спокойный,

 Торжествующий почти,

 Он подал ей письмо.

 — Тогда прочти! —

 Лишь только развернув листок несмело,

 Лишь увидав расшатанно-кривой

 Знакомый почерк Надьки Луговой,

 Наташа почему-то побледнела,

 За ней следил с улыбочкой злодея

 Друг юности её,

 Вадим Гордеев.

 Неужто был Вадим

 Настолько прав,

 Что, смятого письма не дочитав,

 Наташа зашаталась, стиснув зубы,

 Упала бы, когда б её Вадим

 Не поддержал всем корпусом своим

 И не довёл до лавочки у клумбы,

 Где до поры для розысков иных

 Я с горьким чувством

 И оставлю их.

 Передо мной

 Потрёпанный весьма

 Лежит оригинал того письма,

 Что обожгло Наташино сердечко,

 Ударило строкой, простой на вид:

 “Твоя Наташка

 Здесь вовсю кадрит!”

 Какое новомодное словечко,

 А говорят, что в области морали