Заняв места в зале Большого Кремлевского дворца, делегаты вдруг затихли на несколько минут, пока не появились руководители партии — члены Политбюро, народные комиссары. С этой минуты не умолкали аплодисменты — и до, и во время, и после каждого выступления. Не зал, а кипящий котел. Возбужденные, радостные лица, все вокруг меня выглядели необыкновенно красивыми, гордыми, полными достоинства. Ушло куда-то далеко все будничное, повседневное с заботами, тревогами.
Были в зале молодые и пожилые, коммунисты и беспартийные, мужчины и женщины. Всех захватила атмосфера братства. Недаром говорилось, что в Кремле проходит демонстрация единства партии и народа.
Вечером 17 ноября выступил И. В. Сталин. В его речи были поставлены злободневные вопросы стахановского движения. Особенно пришлись всем по душе слова: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится».
Затем Сталин поблагодарил нас, стахановцев, за учебу, и это вызвало бурю аплодисментов, овацию неописуемую.
Расходиться не хотелось. Мы спели «Интернационал», затем стали петь марш из кинофильма «Веселые ребята».
Сталин пел вместе со всеми, он вернул в зал всех направившихся к выходу членов Политбюро. Запевал Жданов. Пели мы долго, с энтузиазмом и подъемом. Так было — энтузиазм шел от чистого сердца.
Теперь я понимаю, что в отношении к Сталину в те годы создавалась атмосфера превозношения, преклонения, то, что после его смерти партия расценила как культ личности. Мы хорошо знаем тяжелые последствия этого культа. Партия осудила ошибки Сталина. Но история есть история, тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Культ — правда! Но и то правда, что в лице Сталина мы приветствовали саму партию. И было бы глупо забывать о том, как высоко партия оценила и подняла стахановское движение, распространив его по всей стране. А ведь было такое, когда в 50-х годах нашлись люди — я называю их людьми с нечистой совестью, — которые стали охаивать все, что было, как они выражались, «при Сталине». И индустриализация была «не так», и коллективизация — «не так», а народное стахановское движение, оказывается, было «шумихой». Ложилась тень на замечательные дела народа, совершенные в 30-е годы. Из печати, из нашей пропаганды стали исчезать даже слова «стахановец», «стахановское движение». Если верно говорят — что написано пером, того не вырубить и топором, то тем более верно, что рожденное народом движение стахановцев из истории не вытравить.
9 декабря 1935 года инициаторов стахановского движения наградили, а 27 января 1936 года в торжественной обстановке вручили ордена. После вручения орденов в зал заседания Президиума ЦИК пришли И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе и другие члены Политбюро. Орджоникидзе подозвал меня и повел знакомить со Сталиным.
Сталин внимательно посмотрел на меня, затем сказал:
— Молодец!
Только одно такое слово Сталина было тогда высочайшей наградой».
Часть 5
Сталинские репрессии. 1937 год
Сталин и Троцкий
Лион Фейхтвангер в книге «Москва 1937» пишет: «Мне кажется, что даже одной мелкой детали достаточно, чтобы ярко осветить превосходство Сталина над Троцким. Сталин дал указание поместить в большом официальном издании «Истории гражданской войны», редактируемом Горьким, портрет Троцкого. Между тем Троцкий в своей книге злобно отвергает все заслуги Сталина, оборачивая его качества в их противоположность, и книга его полна ненависти и язвительной насмешки по отношению к Сталину.
Троцкий представляется мне типичным только-революционером, очень полезный во времена патетической борьбы, он ни к чему не пригоден там, где требуется спокойная, упорная, планомерная работа вместо патетических вспышек. Мир и люди после окончания героической эпохи революции стали представляться Троцкому в искаженном виде. Он стал неправильно воспринимать вещи. В то время как Ленин давно приспособил свои взгляды к действительности, упрямый Троцкий продолжал крепко держаться принципов, оправдавших себя в героическо-патетическую эпоху, но не применимых при выполнении задач, выдвинутых потребностями текущего дня. Троцкий умеет — и это видно из его книги — в момент большого напряжения увлечь за особой массы. Он, вероятно, был способен в патетическую минуту зажечь массы порывом энтузиазма. Но он был неспособен ввести этот порыв в русло, «канализировать» его, обратив на пользу строительства великого государства. Это умеет Сталин.