Легендарный барон

Подъезжая к полку, я издали заметил, что возле штабного костра сидят все старшие офицеры, а также и командир 1-го полка. Присутствие последнего чрезвычайно меня заинтересовало; это было уже явно неспроста… Я понял, что в тот момент происходило совещание между командирами полков; не трудно также было догадаться и о теме их собеседования. Я спешился и, ведя коня в поводу, медленно побрел в гору, внимательно всматриваясь в заинтриговавшую меня группу. Обращало внимание, что возле этих офицеров не было поблизости ни одного вестового. Полковник Кастерин встретил меня ироническим вопросом: не собираюсь ли я, дескать, арестовать кого-нибудь из них. Я ответил в тон вопросу, а именно — что в данный момент у меня не имеется соответствующих приказаний, и что, в силу наших добрых отношений, я заранее обещаюсь смягчить предстоящие неприятности. В вопросе полковника Кастерина я прочел подтверждение своих подозрений.

В 2 часа 15 августа полки выступили в дальнейший поход. Генерал Резухин поднялся на вершину перевала и здесь, на самом рубеже России пропускал бригаду, сидя на поваленном бурей дереве. Он чувствовал себя достаточно скверно. Когда я подъехал к нему, то услыхал совершенно не бодрый разговор, который он вел с кем-то из офицеров. Заканчивая начатую до меня беседу по поводу только что проделанного похода по Забайкалью, генерал сказал следующее: «Будь я проклят, если когда-нибудь и что-нибудь сделаю для них (казаков и крестьян). Я искренно хотел помочь им сбросить большевиков, но — раз они не поддержали нас — пусть сами и разделываются с большевиками». Устало помолчав несколько минут Резухин добавил: «Эх, хотя бы месяц пожить под крышей… А сейчас принять ванну и улечься в мягкую постель с чистым бельем… Ну ладно, поехали, господа!» — прервал он самого себя, вставая.

Я был бы очень удивлен, если бы оказалось, что генерал Резухин не мечтал в тот момент об уходе в Маньчжурию и даже — весьма вероятно — о том или ином конце жизни барона Унгерна, так как генерал не мог не отдавать себе отчета в том, что лишь смерть одна успокоит мятущуюся героическую душу барона.

Спускаясь с перевала в Монголию, в продолжение некоторого времени я ехал рядом с командиром бригады для того, чтобы получить летучее интервью, воспользовавшись его подавленным настроением. Я предложил тогда ряд осторожных вопросов о том, какое направление считает он самым подходящим для нас, то есть, отойдем ли мы в Западную Монголию, или Тибет, или же Китай (я умышленно не упомянул Урянхая). Из ответов генерала можно было сделать вывод, что в планы барона он не посвящен. Не без задора в голосе (ведь ему было не более 36 лет!) генерал выразил уверенность, что он с бригадой пройдет где угодно и, если потребуется, то возьмет Пекин и Тяньцзин. Показательно, что Резухин холодно отнесся к мысли о Монголии и Тибете, но, как было только что отмечено, достаточно остро реагировал на вопрос о наших возможностях на Дальнем Востоке. И весьма также любопытно, что генерал говорил только о себе, совершенно не упоминая имени барона.

В продолжение всего дня мы спускались с гор. На южной стороне Модонкульских гольцов появилась дорога, сухая и торная, и наши 4 пулемета и 2 орудия со звоном отсчитывали на ней корни деревьев, камни и промоины. К вечеру спустились с хребта в долину р. Иерена (левый приток р. Ури) и здесь ночевали. 16 августа бригада продолжала движение на юго-запад. Когда мы подошли к широко раскатившейся между пологими берегами р. Ури, солнце заходило за довольно крутые лесистые сопки противоположного ее берега. Вздувшаяся от дождей вода мгновенно вскипала в пену, враждебно налетая на боровшихся с течением лошадей и, миновав их, с таинственным шумом спешила в Селенгу и, затем, дальше — в пределы раскрасневшейся от революционного возбуждения России, словно ей нужно было поделиться с кем следует последними новостями дня.

Я оставался на левом берегу до подхода арьергарда, сперва наблюдая за переправой полков, переходивших реку по отлогой дуге глубокого брода, а потом, когда все ушли по направлению к горам, в тревожном раздумье, всматриваясь в мутноватые быстрины переката. Я медлил до тех пор, пока у меня окончательно не сложился весьма ответственный доклад генералу. Бригада генерала Резухина имела ночлег верстах в двух-трех от реки, в урочище Харун. Здесь проживало несколько семей полуоседлых монголов, занимающихся сенокосом, и стояли их деревянные сараи. Это была первая встреча с монголами после возвращения из Забайкалья. Любопытно было узнать их настроение. Перед докладом я пил поэтому чай у монголов и нащупывал политические темы, но убедился лишь в полном их равнодушии к событиям.