Нужно только заметить, что беглецы плохо кончали. Лишь трем чинам посчастливилось выбраться в Маньчжурию. Остальным же не суждено было вырваться из цепких рук барона. Погоня имела перед ними слишком большое преимущество; она скакала на сменных, так называемых уротинских лошадях.
В связи с катастрофическим положением отряда, заметно потемнели и заострились аскетические черты лица барона Унгерна. «Дедушка» день ото дня становился мрачнее и суровее. Вне сомнения, он был осведомлен о скрытом брожении и по этой причине усилил репрессии. Именно в те печальные дни и вошла в систему «палочная дисциплина», создавшая Унгерну громкую известность, к слову сказать, послужившая также и причиной его преждевременной гибели. В целях надзора, барон стал покровительствовать системе «наушничества». Для суда же и расправы организовал застенок в юрте личного ординарца, прапорщика Бурдуковского. Вследствие того, что никто из офицеров не мог считать себя достаточно гарантированным от детального знакомства с бароновским ташуром, в отряде создалась крайне удушливая атмосфера. Она переживалась острее любой опасности; да и на самом деле была много страшнее смерти на поле битвы. Настороженные дни чередовались с напряженными ночами, прорезавшимися нервной стрельбой, дикими криками «Лови! Держи!», и топотом бешеной скачки.
Чтобы вполне исчерпать эту грустную тему, позволю себе упомянуть, что бежали одиночным порядком, а также группами, в ночь же на 28 ноября 1920 г. дезертировало сразу 15 офицеров и 22 всадника так называемой офицерской сотни 2-го Анненковского полка, во главе с временно командовавшим полком подъесаулом Царегородцевым. Барону доложили на рассвете. Он вскочил на коня и помчался в Анненковский полк.
«Почему Вы не убежали?», — резко обратился он к начальнику пулеметной команды поручику Аргентову. «Пулеметы целы?»— «Так точно, Ваше Превосходительство» — «Вы хорошо в этом убеждены?», — допытывался барон. «Так точно», — еще тверже доложил пулеметный офицер. «Замки где?» — «Как всегда — у меня под подушкой». — «Покажите!» Генерал пересчитал замки и тщательно осмотрел пулеметы.
Вдруг взгляд его нацелился на растрепанную фигуру есаула Макеева, так неудачно для себя выскочившего на шум из палатки. «Ты почему не убежал?», — налетел на него барон. «Я… Я проспал, Ваше Превосходительство», — пролепетал Макеев, и тотчас же бык награжден несколькими крепкими ударами.
Разряженный этой вспышкой, Унгерн вернулся к своей юрте и застыл у костра. Из его глаз катились слезы, ручейками сбегавшие вдоль щек… Но не долго предавался барон этому настроению. Глаза его просохли сами собой и приняли обычный оттенок холодного колодца, в который страшно заглянуть. Он принял решение. «Позвать Найден-гуна!», — бросил он в пространство. Через несколько минут к нему уже подходил развалистой походкой природного конника вызванный князь — разбойник. А спустя полчаса вдогонку за беглецами поскакало две сотни чахар на уртонских лошадях.
Дня через два, когда тема о Царегородцеве и его спутниках, казалось, была исчерпана до конца, она снова приобрела злободневность в связи с тем, что чахары вернулись из погони и — не с пустыми руками: привезли три кожаных мешка голов, да трех добровольно сдавшихся офицеров.
Несмотря на поздний час, барон осмотрел у костра каждую доставленную ему голову и пересчитал их, чтобы не внушавшие ему доверия разбойники не подсунули ему фальшивки в корыстных целях. Известно было, что чахары не любят утруждать себя продолжительной скачкой и неохотно идут на риск. Но в данном случае все обстояло честно, и барон приказал головы сжечь. Чахары со звериной хитростью захватили Царегородцева и его людей ночью во время сна. Двум офицерам этой группы удалось спастись в поднявшейся суматохе, остальные же безголовыми трупами легли на окровавленном снегу, затоптанном сотнями ног. Там нашли упокоение не только лишь убитые в скачке, но и четверо обезоруженных в борьбе.
Кто этот Найден-гун и откуда он появился на Тэрэлдже? С отрядом подвластных ему харачин и чахар он служил у китайцев и нес охрану крупного земледельческого района реки Хары (в 140 верстах к северу от Урги). Вероятно, Найден-гун должен был охранять китайские фирмы, как тогда назывались богатейшие заимки на реке Харе, от нападения на них унгерновцев. Вместо этого, в середине ноября он переметнулся со своими молодцами на службу к барону. Князь этот не в первый уже раз работал с русскими. Он служил под начальством достаточно известного в Забайкалье Фушенги в Даурии, в 3-м Хамарском полку Азиатской конной дивизии барона Унгерна; участвовал в восстании против русских, поднятом там Фушенгой летом 1919 г. (в отсутствие барона), а затем влился в состав Монголо-бурятской конной дивизии генерала Левицкого, стоявшей в Верхнеудинске.