Легендарный

— Офицер, с которым я расправился первым делом, был знаком с Инструктором и тоже присутствовал на Кровопускании со всеми остальными. Наверное, он знал что-то такое, чего мне Инструктор не рассказал. После ночного рейда в тыл противника, он зашел ко мне и сказал, что знает как все было на самом деле. Я не хотел его слушать, но он настоял на этом, объявив, что в уничтоженной мною машине во время Аттестации была заложена взрывчатка, на случай, если я не смогу взорвать ее самостоятельно. Этакий план Б Инструктора, который тот пустил в ход, когда увидел, как несколько машин зажали меня в кольцо и планомерно поливали огнем. Он сказал, что я физически не мог уничтожить мех, имея на борту такое слабое вооружение, и в последнюю секунду, когда мою машину объяло пламя и система катапультирования вот-вот должна была сработать, Инструктор активировал взрывное устройство в момент моего последнего выстрела. Так он говорил, а потом добавил, что среди дыма и огня сложно было разобрать как все произошло, поэтому Инструктор объявил всем о моей сдаче. Сделал это прямо в наблюдательном пункте, вопреки регламенту, который требовал тщательного изучения результатов Аттестации целой коллегией инструкторов и пилотов старшего звена.

— Ты ему поверил?

— Нет, — холодно ответил я.

— И поэтому убил?

— Он усомнился во мне как в пилоте, в моих навыках и умениях, назвал «вольнягой». Этого было более, чем достаточно, чтобы поквитаться с ним.

Я замолчал и память тут же вырвала из глубины невидимых архивов тот самый день, ту встречу, когда я уже все решил и шел по длинному холодному коридору, уже зная, что и как буду делать.

Там не было слов — он все понял сразу. И бой тот был похож на молчаливую дуэль, где вместо выстрелов воздух разрезали кулаки. Я победил его не получив при этом ни одного удара. Я был моложе его, сильнее, ловчее, у меня получилось скользнуть под его руки и ударить прямо в пах, заставив согнуться, а после, сжав кулак, нанести удар костяшками пальцев чуть ниже ноздрей, заставив костяную перегородку треснуть и впиться в мозг. Он замер на секунду, хрипя и закинув голову назад. Потом пошатнулся и рухнул на пол, перевернувшись на бок.

— Что ты чувствовал в тот момент? — раздался вопрос офицера.

— Ничего. А может что-то и было — я не помню. Это было давно.

— В отчете сказано, что ты застрелил его подчиненного.

— Я взял пистолет из сейфа, находившегося рядом со столом. Он никогда не закрывал его и мне это сэкономило много времени.

— Что было дальше?

— Спустился по лестнице к главным вратам, потом прошел по бетонке к боксам — там горел яркий свет и на протяжении почти трехсот метров нельзя было пробежать незамеченным. Мне пришлось совершить крюк и пробраться в нужный бокс через запасной вход. Ну, а дальше… я не стал с ним говорить. Подождал, когда он повернется ко мне лицом, навел пистолет и сделал два выстрела.

Офицер записал услышанное.

— Охрана пришла сразу?

— Сработала тревога. Звуки выстрелов в такое время суток, когда не работают генераторы и все станки, а ремонтные механизмы отключены, разлетаются на большие расстояния. Охрана горохом посыпалась к боксу, подняли по тревоге несколько звеньев, заискрили по периметру прожектора. База мигом ожила и через несколько минут возле бокса было не меньше двух сотен вооруженных солдат. Среагировали на выстрелы и элементалы…

— Ты сопротивлялся?

Я отрицательно покачал головой.

— Не было смысла. Я не хотел чьей-то смерти, кроме их. Потом был допрос, меня поместили в камеру похожую на эту, только слегка меньше, со стенами из мягкого материала, чтобы я не смог убить себя сам, изъяли все, что у меня было, а потом держали так до самого трибунала.

Офицер поднялся со своего места, достал сигарету и закурил. Время было поздним, за окном появились первые завихрения будущей бури. Он посмотрел на меня, как бы говоря: «Да, черт возьми, ты оказался прав, буря совсем скоро будет здесь». Затем вытянул из сигареты почти половину содержимого, выдохнув сероватую дымку в потолок, и снова сел за стол.

— Как ты избежал смерти?

— Инструктор, — коротко ответил я. — Это все он. Он верил до самой смерти, что я — это мой отец, Эдвард. Он маниакально верил, что во мне живет тот самый человек, в которого он верил, как в Бога. Но… я был совершенно другим. Меня роднила с ним разве что внешность, больше ничего. По крайней мере мне самому так казалось. Я никогда не видел своего отца живым. Пара фотографий и постоянные разговоры о том, каким легендарным человеком он был. Великим. Это слово я слышал постоянно, когда говорил кем были мои родители. В разговоре то и дело проскакивали «охи» и «ахи», в конце концов я перестал говорить о своем Кодексе.

— Но ведь это тебя и спасло?

Я взглянул в чернеющий горизонт. Буря набирала силу и вот-вот должна была спуститься с Саркаститовых высот на равнину, где бы обрела всю имеющуюся силу.

— Мне неизвестно, что сказал Трибуналу Инструктор, но поговаривали, что именно моя родословная позволила мне избежать смерти. Эдвард спас меня. Отец даже с того света охранял меня.