Но с повестью получилось нехорошо. Потом некий человек написал по ней сценарий и на телевидении сняли фильм. И без всякого отцовского ведома. Папа попытался возмутиться. Но ему сказали: подумаешь, полковник три звездочки, тоже мне, псевдоним. И на этом вопрос был закрыт. Отец был очень недоволен. Конечно, обидно. Я считаю, что это был плевок в лицо и совершенно нахальный. Попался бы мне этот сценарист, я бы ему пару слов сказала, причем с большим удовольствием. Что воровство — занятие нехорошее и наглое.
Но вступать в ссоры, доказывать что-то жуликам… Всё это было ниже отцовского достоинства. Да и дел у него всегда было много.
Потом в журнале «Пограничник» была еще одна повесть отца — «Конец черных рыцарей». Но совершенно другой сюжет, разные истории.
(Н. Д.: изложу коротко сюжет повести. Советский разведчик выслеживает нацистов, скрывающихся в самых разных странах. В конце концов извилистая дорожка приводит его в Париж, где он с помощью французских друзей-коммунистов и разрушает нацистскую сеть.
Образ разведчика абсолютно автобиографичен. В рассуждениях главного героя о нелегальной разведке есть определенная специфика в диалогах. Понятно, что пером водил профессионал.
В редакции «Пограничника» повесть оценили, напечатали. А еще сказали: автор, понятно, из органов, «но не Абель». Узнав, что это именно он, смутились.
Вильям Генрихович вложил в «Черных рыцарей» немало личных военных воспоминаний. Мне помимо пассажей о разведке понравился увиденный Абелем Париж, где и я прожил немало лет. А путешествия по винным подвалам с дегустациями, эпизоды в парижских ресторанах, описания еды, приправ, соусов и запахов — это прямо энциклопедия французской жизни.
И снова возник вопрос: откуда Абель всё это знает? В таких подробностях и деталях дать живую картинку способен лишь человек, хорошо знавший и полюбивший переменчивый, не всем открывающийся город. Но опять-таки если верить биографии полковника, нога его в Париж не ступала.
Значит, что? Не верить? Я — всё о маленьких и таинственных закоулках. Из них даже пытливым биографам Абеля-Фишера не выбраться.
А повесть заметили. И с разрешения автора даже поставили по ней на телевидении пьесу. Абелю и пьеса, и особенно актриса из Театра им. Моссовета, в ней сыгравшая, понравились.)
Приемная дочь Абеля — Фишера Лидия Борисовна Боярская позволила мне опубликовать несколько писем Вильяма Генриховича. Они простые. В них — атмосфера военных лет.
Письмо Вильяма Фишера в Куйбышев, где живет семья в ожидании пропуска для возвращения в Москву.
«…Насчет приезда в Москву… Ждал, надеялся, что смогу уже послать тебе пропуск, но пока все задерживается. По этому вопросу у нас создалось товарищество с Мишей Яриковым (коллега по разведке.
Не зря я год уже прожил монахом и не ищу другую семью или связь…. Ты тоже должна подготовиться. Надо подумать, как упаковать арфу. Без арфы тебе переезжать нельзя…
Я достал для Вали Мартенс (жена Вилли Мартенса. —
Я строю планы уйти из Наркомата. Либо на завод, либо заняться живописью. Сяду тебе на шею на годик и подучусь. Я буду не хуже, если не лучше этих мазил, которые забрали себе власть в этой области. А можно заняться и работой на заводе. Только не Наркомат. Хватит!..»
Вильям Фишер руководит радиоигрой с немцами во время операции «Березино». Пишет он жене из далекого партизанского отряда.
«…Я тебе писал, что здесь славный врач, известный спортсмен Знаменский (бегун). Он из простой крестьянской семьи, своим упорством добился докторского диплома и немалых результатов как спортсмен. Еще есть Ермолаев — фотограф, охотник и рыболов. Он сможет устроить пропуска на Учинское водохранилище — о чем сообщи Яше Шварцу — мы будем иметь рыбу, а осенью — уток.
Живем мы здесь примитивно. Рабочий день у меня начинается в 3 ч. утра. Это только недавно, в связи с изменением обстановки. Дежурю. С 10-ти работаю с перерывами, периодически сплю. Кушаем в 10, 16.00 и 21.00, причем обед очень хороший, но завтраки и ужины слабоваты. Главным образом по жирам. В связи с большой нагрузкой я получил дополнительный паек.
Живем в крестьянских шубах и усиленно кормим блох. Пятна на бумаге от керосина, течет лампа… Шубы здесь добротные и большие, но очень грязные. Какой только хлам не найдешь на полках, в закутках и на чердаках — целое и битое, нужное и ненужное — всё свалено вместе…»
Письмо из партизанского отряда