Как ни странно, Кобулова это положение устраивало. Пусть Степанов берет на себя всю ответственность. Ясно, что профессионал, но до поста резидента не дорос. Коротков тоже остался при своих. При таком раскладе Кобулов вряд ли рискнет вмешиваться в его работу.
Коротков постарался побыстрее установить, что стало с агентами, связи с которыми были на два-три года заморожены. Заморожены? Мягко сказано. По существу работа была парализована. Ведь даже когда агент «Корсиканец» приезжал в Москву в составе немецкой делегации, на него, ждавшего появления советских друзей, никто не вышел.
Коротков сумел разыскать правительственного советника Имперского министерства экономики Арвида Харнака, действовавшего под этим псевдонимом, и его жену, тоже нашего агента Милдред, имевшую псевдоним «Японка». Короткова поразил своим мужеством старший сотрудник разведывательного отдела люфтваффе Харро Шульце-Бойзен, псевдоним «Старшина». Оказалось, что в подпольной группе Харнака и Бойзена более шестидесяти человек, в основном антифашисты. Этот берлинский костяк «Красной капеллы» будет уничтожен через год после начала войны. Но прежде они успеют передать столько ценнейших сведений…
Коротков оставался единственным нерасстрелянным и нерепрессированным, кто знал Брайтенбаха — Лемана в лицо. И, соблюдая максимум предосторожности, вышел и на агента.
Вильям (Вилли) Леман был кадровым сотрудником гестапо, гауптштурмбаннфюрером СС. Никто его не вербовал. Он был, по терминологии спецслужб, инициативником, то есть предложил свои услуги советской разведке добровольно еще в 1929 году. Одно время в обязанности Лемана входило наблюдение за иностранными дипломатами, в том числе сотрудниками нашего постпредства, торгового представительства, других учреждений. Именно благодаря Леману удалось избежать арестов и вывезти из Германии нескольких советских разведчиков, попавших в поле зрения гестапо.
Коротков был приятно удивлен. Запросы Брайтенбаха отличались скромной разумностью. Скорее он работал на идейной основе. Лишь однажды, еще в 1930-х, когда Вилли сильно заболел, ему передали по приказу руководителя ИНО Артура Артузова солидную сумму денег на лечение. А потом, чтобы не вызывать подозрений, деньги эти остроумно легализовали: подстроили Леману выигрыш в тотализаторе на берлинском ипподроме… Брайтенбах, передавший, между прочим, в Москву информацию о первых испытаниях боевых ракет дальнего действия молодого инженера Вернера фон Брауна, был единственным нашим агентом в гестапо.
Выход на Лемана был совершен вопреки всем канонам разведки. Сначала Степанов — Коротков разыскал квартиру Лемана. На счастье, тот жил по старому адресу. Потом, дежуря у его дома по утрам, незаметно доводил до работы. Брайтенбах по-прежнему служил в гестапо. И только после этого условным, заранее оговоренным телефонным звонком вызвал на встречу — в маленькую пивную на окраине города, где двое скромно одетых мужчин вряд ли привлекли бы внимание. Брайтенбах захватил с собой ценнейший документ: копию доклада начальника Главного управления имперской безопасности Гейдериха «Советская подрывная деятельность против Германии».
Леман был готов к продолжению сотрудничества, и Степанов передал его на связь сотруднику резидентуры Журавлеву.
Командировка «на месяц» затянулась. В Берлине Коротков провел полгода. Антифашисты из «Красной капеллы» и Брайтенбах постоянно предупреждали о том, что Гитлер готовится к войне, и Александр Михайлович, к тому времени назначенный заместителем резидента, передавал эту информацию в Центр. Строго говоря, их данные лишь подтверждали его тревожные опасения. Но с начала 1941-го сообщения о том, что война разразится совсем скоро, стали нарастать снежным комом. В мартовском донесении Короткова, адресованном лично наркому Берии, были и такие строки: «Решен вопрос о военном выступлении против СССР…» Сам разведчик был настолько убежден в достоверности информации, стекающейся к нему сразу из нескольких источников, что предложил принять немедленные меры для связи со своей немецкой агентурой во время войны. А Леман предупредил его, что сотрудники гестапо фактически переведены на казарменное положение. К тому же самому Брайтенбаху приказали переговорить с отставными ветеранами уголовной полиции: надо возвращаться на работу, на Востоке предстоят большие дела, куда и отправятся сотрудники из Берлина. А старым кадрам придется занять их место. Но не надолго. В результате блицкрига СССР будет разгромлен уже к зиме.
И в отличие от того, что пишут некоторые авторы, будто все тревожные сообщения игнорировались, информация от агентов Короткова воспринималась в Москве серьезно. Леману всегда доверяли.
Центр оценил работу «Старшины» и «Корсиканца». Для Хар-нака и его группы стали присылать с дипломатической почтой рации, шифры, коды, деньги… Но Коротков просто физически не смог передать антифашистам всю аппаратуру и немецкие марки, доставленные из Москвы во второй половине июня. А радист резидентуры не успел как следует обучить работе на рации немецких антифашистов.