Легенда о Живых и Мёртвых

Даниэль, который уловил в голосе друга злые нотки, разжал ладони, и Фрэд со всего маха приложился головой о кровать.

— Уже идем, Ваше Величество.

— Считайте, что мы уже там, Государь, — сказал писарь, потирая ушибленное место.

— То-то же! Пойдем, Тристан, займем места у окошка.

Прохор похлопал сопровождающего по плечу, и они покинули комнату.

Трактирщик сервировал стол так, что Тристан поначалу даже не хотел садиться: белая скатерть, дорогущая фарфоровая посуда, серебряные приборы. Такое он видел впервые, привык к глиняной миске, а тут…

Посетителей пока не было, но на всякий случай, чтобы никакой пьяный забулдыга не смог испортить трапезу Короля, Маркус повесил на дверь табличку «Закрыто, и даже не стучите!», а чтобы дорогие гости не сидели впотьмах, зажег все масляные лампы, какие только были.

— Садись, — сказал Тристану Прохор, устраиваясь у окна, — что замер?

Тот пожал плечами и стянул шляпу.

— Да как-то неуютно, все так торжественно…

Король махнул рукой.

— Перестарался трактирщик. Я сам не люблю все такое, — Он указал на стол. — Но делать нечего, к тому же есть по-любому надо. Так что падай на лавку и наворачивай за обе щеки. Я именно так и поступлю. На голодный желудок плохо думаю, а этого занятия сегодня предстоит выше крыши. Кстати, что там с кузнецами?

Тристан вытянулся в струну.

— Все опрошены и проверены на предмет ранений. У всех есть свидетели, что они находились дома и все такое. На всех изделиях стоят клейма. И что характерно, все утверждают, что серп изготовлен не очень хорошо, и, судя по рже на железе, очень давно.

— Ясно, — вздохнул Прохор, сел на лавку и подвинулся к окну.

Раздался топот, и по лестнице в зал сбежали писарь с мастером. Они сели за стол, заложили салфетки и принялись накладывать себе еду.

— Прямо как дома! — растянулся в улыбке Фрэд, снимая крышку со сковороды.

Яичница исторгала такой аромат, что бумагомаратель едва не потерял сознание. Он взял нож и ловким движением поделил болтанку на четыре части и разложил по тарелкам. Тем временем Даниэль разлил из серебряного кувшина по кубкам молоко, а Прохор разломал хлеб, что лежал на сверкающем блюде.

— Итак, други мои, кушайте, не обляпайтесь!

Мастер набил полной рот.

— Муфыки не фафаеф, — и отхлебнул молока.

— И бузы хорошей, — поддакнул Прохор и посмотрел на Тристана, который от удивления подавился и закашлялся. — А ты что думал? Что король только на троне сидит и указы подписывает?

Тот утер рот рукавом.

— Честно говоря, да.

В разговор ступил писарь.

— Не слушай его. Это он раньше, когда шутом был, мог с голым задом по столам прыгать, а сейчас все, кончились те времена. Негоже Правителю кулаками махать. Так что сидит и подписывает. Будь моя воля, я бы его из дворца не выпускал.

— Почему, — спросил Тристан, — поедая болтанку с беконом.

— А потому что много желающих его на тот свет отправить.

Изобретатель угукнул и перехватил инициативу.

— Его дважды чуть не укокошили уже. Я ему даже специальную жилетку смастерил о железных пластинах. Навроде кирасы, только незаметной. У Фрэда такая же.

— А у тебя? — поинтересовался Тристан.

— А мне она на кой? — хмыкнул Даниэль, допивая молоко. — Меня не за что убивать.

— А писарю она зачем? — не унимался гвардеец.

На этот вопрос Фрэд ответил сам. Он вытерся салфеткой и бросил ее на тарелку, поглаживая живот.

— А чтобы некоторые ненароком ножичек в меня не воткнули, когда им вздумается в театр поиграть. Да? — и он с укором посмотрел на Прохора, но тот и ухом не повел, а продолжил трапезничать.

К столу подкрался трактирщик и поинтересовался, не желают ли гости что-нибудь еще, и, получив отрицательный ответ, собрал пустую посуду и исчез так же незаметно, как и появился.

Прохор потер ладони.

— Ну что, поели, надо и государственными делами заняться.

— Рано еще, все спят, — буркнул Фрэд.

— Значит, разбудим. Тристан, дружище, где остановился новый градоправитель?

Тот надел шляпу.

— В доме главы города, но не в том, что у озера, а на площади, где шапито. Он туда отправился сразу после того, как мы выселили предыдущего наместника и наложили арест на все его имущество, согласно вашему указу.

— Тогда веди, — и друзья загремели лавками, поднимаясь из-за стола.

Они не встретили ни одного прохожего. Из-за этого душегуба никто не хотел выходить на улицу. В Броумене в это время открывались лавки, на площади собирались торговцы, прибывшие в город по реке. Воздух в столицы пах сдобой и сладостями, а тут даже пекари прекратили работу. А для чего? Все равно никто не придет. Кому хочется стать добычей убийцы? Ладно вчера, артисты не каждый день приезжают. На всякий случай у пекарей имеется кругаль-другой черствого хлеба, вдруг забредет какой заезжий покупатель, не знающий про опасность, то можно смазать сухарь маслом, и в печь. Там сдоба вмиг мягкой станет. Если сразу съесть, то нормально, а нет, то уже к обеду снова в камень превратится.