Я кивнула и вернулась к себе. В обществе Джудит мне было комфортнее, чем в обществе миссис Ролт. Я сняла шляпу — и почувствовала себя лучше. Пригладив волосы, собранные в высокий узел, я посмотрела на свои блестящие пряди и подумала о том, что ко мне возвращается уверенность. Под плащом на мне было одно из черных платьев Меллиоры. Мне очень хотелось добавить какую-то яркую деталь — например, красный или изумрудно-зеленый воротничок, — но я не осмелилась, ведь предполагалось, что я в трауре. Однако мне следует как можно скорее надеть белый воротничок, решила я.
Как мне было приказано, я отправилась к своей хозяйке, робко постучала и, получив разрешение, вошла. Молодая госпожа сидела перед зеркалом с отсутствующим видом и смотрела на свое отражение. Ко мне она не повернулась. Я окинула взглядом большую кровать с парчовым пологом и длинной, обитой гобеленом скамьей в ногах, толстый ковер, шторы, туалетный столик, за которым она сидела. Вся мебель была украшена богатой резьбой. По обеим сторонам от зеркала стояли огромные канделябры с позолоченными фигурками купидонов у основания. И конечно, гардероб, который я так хорошо запомнила.
Джудит увидела мое отражение, резко повернулась и уставилась на меня. Ее взгляд был прикован к моим волосам. Я знала, что, сняв шляпу, значительно изменилась — вероятно, из-за этого Джудит, увидев меня, уже не так радовалась, как прежде.
— Сколько тебе лет, Карли?
— Почти семнадцать.
— Ты очень молода. Ты уверена, что справишься с этой работой?
— О да! Я умею делать прически и обожаю приводить в порядок платья.
— Я понятия не имела… — Джудит прикусила губу. — Я думала, ты старше. — Она подошла ко мне, все еще внимательно рассматривая меня. — Я бы хотела, чтобы ты занялась моим гардеробом, привела все в порядок. Я наступила каблуком на подол вечернего платья. Ты умеешь штопать кружева?
— О да, — заверила я ее, хотя никогда прежде не делала этого.
— Это очень тонкая работа.
— Я справлюсь.
— Мне необходимо, чтобы ты каждый раз в семь часов выкладывала на кровать вечернее платье. Будешь приносить воду для ванной, помогать мне одеваться.
— Да, — сказала я. — Какое платье вы желаете надеть сегодня вечером? — Она бросила мне вызов, и мне хотелось доказать, что я на редкость умела и расторопна.
— Ну… серое атласное.
— Слушаюсь.
Я повернулась к шкафу, а она села за туалетный столик и стала нервно перебирать щетки и расчески. Я открыла шкаф и, вынув ее наряды, залюбовалась ими. Никогда прежде мне не доводилось видеть ничего более роскошного. Я не могла удержаться и не провести рукой по атласу и бархату. Я нашла серое атласное платье и осмотрела его. Когда я выкладывала платье на кровать, открылась дверь и вошел Джастин Сент-Ларнстон.
— Дорогой! — Это было похоже на выдох, но я услышала беспокойную страсть в громком возгласе Джудит. Она поднялась и направилась к нему. Она бы обняла мужа, даже невзирая на мое присутствие, если бы он позволил ей. — Что с тобой случилось? Я ждала тебя…
— Джудит! — Его голос был холодным, словно предупреждение.
— О, это Карли, — рассмеялась Джудит, — новая камеристка.
Мы посмотрели друг на друга. Он совсем не изменился с того дня, когда они застали меня у садовой стены. По его взгляду было понятно, что он не узнал меня. Джастин забыл инцидент, как только тот закончился. Деревенская девчонка не произвела на него впечатления.
— Ну, значит, теперь у тебя есть то, что ты хотела, — заметил он.
— Я ничего на свете так не хочу, как…
Было заметно, что он едва сдерживается и хочет, чтобы она замолчала.
— Ты можешь идти. Карли, кажется? Миссис Сент-Ларнстон позвонит, когда ты понадобишься, — сказал он мне.
Я слегка склонила голову. Когда я шла к двери, то чувствовала, что Джудит не спускает с меня глаз и одновременно следит за супругом. Я догадалась, о чем она думает, потому что подслушала их разговор в тот день, когда пряталась в шкафу в этой самой комнате. Судя по всему, Джудит была отчаянно ревнивой; она боготворила своего мужа и не могла вынести, когда он смотрел на другую женщину — даже ее собственную камеристку.
Я прикоснулась к узлу волос на голове. Надеюсь, они не заметили самодовольного выражения на моем лице. Возвращаясь в свою комнату, я думала, что деньги и положение в обществе не делают человека счастливым. Это нужно хорошенько запомнить — особенно такой гордой особе, как я, оказавшейся вдруг в столь унизительном положении.
Я навсегда запомнила свои первые дни в Эббасе. Сам дом потряс меня даже больше, чем люди, жившие в нем. В нем чувствовалась атмосфера задумчивости и бесконечности. Оставшись в одиночестве, я с легкостью представляла себе, что на дворе другой век. Дом захватил мое воображение с тех самых пор, когда я услышала историю о девственницах. Я часто воображала, как исследую Эббас, — и это был тот редкий случай, когда реальность превосходила воображение.