Легенда о седьмой деве

Правда, мне все время приходилось бороться с мисс Келлоу. Она возненавидела меня и все время пыталась доказать, что, занимаясь со мной, попусту тратит время. Это продолжалось до тех пор, пока я не нашла способ заставить ее замолчать. Я внимательно к ней присматривалась, потому что уже поняла: если у тебя есть враг, нужно знать о нем как можно больше. А когда придется защищаться от его нападок, следует бить по самым уязвимым местам. У мисс Келлоу была тайна, которую она всячески оберегала. Мысль о том, что она останется незамужней женщиной, была ненавистна ей. Вероятно, она видела в этом некое унижение своей женской природы. Я заметила, как мисс Келлоу вздрагивает при разговоре о «старых девах», и поняла, что она надеется выйти замуж за преподобного Чарльза.

Каждый раз, когда я оставалась с ней в классной комнате, она вела себя презрительно и надменно; она никогда не хвалила меня. Если приходилось что-то объяснять мне, она нетерпеливо вздыхала. Мисс Келлоу мне очень не нравилась. Я бы даже возненавидела ее, если бы не изучила настолько хорошо, чтобы понять: ее положение такое же непрочное, как и мое.

Однажды, когда Меллиора вышла из комнаты, а я начала собирать книги, стопка выскользнула у меня из рук. Мисс Келлоу издала свой обычный неприятный смешок и холодно произнесла:

— С книгами так не обращаются.

— Но я же не нарочно, правда?

— Будь любезна, говори со мной уважительно.

— Это почему?

— Потому что я здесь на особом положении. Я — леди, а ты ею никогда не станешь.

Рассердившись, я бросила книги на стол, потом повернулась к гувернантке и уставилась на нее таким же презрительным взглядом, которым она наградила меня.

— По крайней мере, — сказала я, переходя на диалект и акцент, от которого упорно старалась избавиться, — я не преследую старика в надежде, что он на мне женится.

Мисс Келлоу побледнела.

— Как… ты смеешь! — воскликнула она, но мои слова, как я и ожидала, попали в цель.

— Представьте себе, что смею, — усмехнувшись, заявила я. — Я буду издеваться над вами так же, как вы издеваетесь надо мной. А теперь послушайте, мисс Келлоу. Если вы будете относиться ко мне нормально, то и я буду относиться к вам так же. Я слова плохого о вас не скажу… понятно?

Она не ответила — просто не могла: у нее слишком сильно дрожали губы. Я вышла, понимая, что победила. Впоследствии она старалась помочь мне в учебе и прекратила придираться по любому поводу, как делала это раньше. Когда у меня что-то получалось, она признавала это. Я чувствовала себя Юлием Цезарем, чьи подвиги меня восхищали.

Но больше всех моим успехам радовалась Меллиора. Когда я знала урок лучше ее, она искренне восторгалась, глядя на меня как на растение, которое собственноручно вырастила. Когда я с чем-то не справлялась, она сердилась и упрекала меня. Она казалась мне очень странной девочкой — совсем не таким примитивным созданием, каким я считала ее раньше. Она умела быть настойчивой, как и я, — или почти так же, как я. В жизни она руководствовалась своими понятиями о добре и зле, вероятно заложенными отцом. Она готова была сделать что угодно — как бы рискованно и дерзко это ни было, — если, конечно, верила, что поступает правильно. Она заправляла в доме всем, потому что матери у нее не было, а отец души в ней не чаял. Поэтому, когда Меллиора сказала, что ей нужна компаньонка, личная камеристка, я стала ею. Миссис Йио не уставала повторять, что ни о чем подобном ей еще никогда не доводилось слышать, что здесь просто какой-то сумасшедший дом и что она не знает, чего ждать дальше.

Мне была выделена комната рядом с комнатой Меллиоры, и я проводила с юной хозяйкой большую часть времени. Я чинила и стирала ее одежду, делала с ней уроки, гуляла с ней. Меллиоре очень нравилось учить меня. Так, например, она посадила меня на пони и очень быстро научила ездить верхом, гоняя круг за кругом по лугу.

Мне не приходило в голову, насколько это необычно. Я просто верила, что придумала мечту, которая постепенно становилась реальностью, как и обещала бабушка.

Мы с Меллиорой были примерно одного роста, но я была гораздо худее, и когда она отдавала мне платье, которое не хотела больше носить, мне приходилось лишь слегка ушить его, чтобы подогнать по фигуре. Помню, как я впервые пошла домой в сине-белом льняном платье, белых чулках и черных блестящих туфлях — все это подарила мне Меллиора. В руках я держала корзинку, ибо каждый раз, отправляясь домой, я несла гостинцы. Единственной неприятностью в тот прекрасный день стало замечание миссис Йио. Когда я собирала корзинку, она заявила: «Мисс Меллиора, как и ее отец, последнее готова отдать». Я постаралась не обращать внимания на эти слова, подумав, что это обычное ее ворчание, но они все же темным облачком маячили на ясном небосклоне моих мыслей.