Легенда о гетмане. Том II

Глава третья. Притча об уже

В это самое время, 29 октября, к осаждавшему Львов Хмельницкому прибыл посланец короля Яна Казимира Станислав Лобовицкий.

Гетман принял его в своем шатре, а поскольку они были давними друзьями, то обнял и расцеловал Лобовицкого.

Последний сообщил, что прибыл с письмом от короля и тут же вручил его Хмельницкому. Сломав печать, тот внимательно прочитал письмо, сохраняя бесстрастное выражение лица, хотя в послании содержалось немало лестных и даже униженных комплиментов в его адрес. За последние годы бывший чигиринский сотник прошел хорошую дипломатическую школу и прекрасно знал цену и комплиментам и лести. Он ничуть не удивился бы тому, что у Лобовицкого есть при себе письмо крымскому хану, совершенно противоположного содержания и абсолютно враждебное ему (на самом деле так оно и было).

Ознакомившись с содержанием королевского послания, гетман почтительно сложил его и положил на стол.

Затем, разгладив рукой усы, он обратился к Лобовицкому:

— Любезный кум, вспомните, что вы нам обещали, а что мы от вас получили? Все обещания ваши давались по науке иезуитов, которые говорят: не следует держать слова, данного схизматикам.

Заметив, что шляхтич хочет возразить, гетман предостерегающе поднял руку и продолжал:

— Вы называли нас хлопами, били нагайками, отнимали наше достояние, и когда мы, не терпя ваших насилий, убегали и покидали жен наших и детей, вы насиловали жен наших и сжигали бедные наши хаты, иногда вместе с детьми.

Гнев исказил лицо гетмана, а воспоминание о давних обидах, вызвало прилив краски на лице:

— Вы сажали нас на колья, в мешках бросали в воду, показывали ненависть к русским и презрение к их бессилию, но что всего оскорбительнее, вы ругались над верой нашей, мучили священников наших.

Не в силах справиться с охватившим его волнением, он сделал несколько шагов, мягко ступая ногами в сафьяновых сапогах по коврам, устилавшим пол шатра. Лобовицкий, чувствуя суровую правду гетманских речей, опустил голову.

— Столько претерпевши от вас, — заключил Хмельницкий, — столько раз бывши вами обмануты, мы принуждены были искать для облегчения нашей участи такого средства, какого никаким образом нельзя оставить. Поздно искать помощи нашей, поздно думать о примирении казаков с поляками!

Он опять прошелся по шатру, понемногу успокаиваясь.

Лобовицкий, искушенный в различных дипломатических хитростях, выдержал паузу, а затем произнес приглушенным голосом:

— Трудно возразить на слова ясновельможного гетмана, тем более памятуя, какие обиды и насилия ему самому пришлось терпеть от Конецпольского и Чаплинского. Все так и было, это святая правда. Но теперь настали другие времена.

Он прервал свою речь и сокрушенно покачал головой:

— Те же паны, которые угнетали и притесняли вас, сегодня предали короля, оставили его одного в трудную для отчизны годину. Смертельная опасность нависла над Речью Посполитой и под угрозой жизнь самого короля.

Королевский посланец говорил все с большей страстью, протягивая руки к гетману:

— Забудьте все прошедшее, помогите помазаннику божьему. Теперь король будет признавать не тех, которые ведут длинный ряд генеалогии от дедов, а тех, кто окажет помощь отечеству. Вы будете не казаками, а друзьями короля. Вам будут даны достоинства, коронные имения, король уже не позволит нарушать спокойствие этим собакам, которые теперь разбежались и покинули своего господина.

Выслушав взволнованную речь Лобовицкого, гетман ничего не ответил, лишь грустно улыбнулся и отпустил королевского посланника.

Тем не менее, содержание письма короля он довел до казацкой старшины, после чего вновь встретился с Лобовицким.

— Господин посол, — начал гетман, — позвольте рассказать вам одну побасенку. В старину жил у нас один поселянин, такой зажиточный, что все завидовали ему. У него был домашний уж, который никого не кусал. Хозяева ставили ему молоко, а он часто ползал между семьею. Однажды хозяйскому сыну дали молоко, а уж подполз и стал пить из тарелки. Мальчик ударил его ложкой по голове, а уж укусил мальчика. Мальчик разболелся от укуса и умер. Хозяин хотел убить ужа, но тот успел спрятаться в нору и хозяин только отрубил ему хвост.

Лобовицкий слушал внимательно, смутно догадываясь, к чему клонит гетман.

— Так вот, — тем временем продолжал Хмельницкий, — уж не вылезал из норы, а дела хозяина стали идти все хуже и хуже. Наконец, он обратился к знахарям и те сказали, что в предыдущие годы уж принимал на себя все несчастья и невзгоды, грозящие ему, и они обходили хозяина стороной. Теперь же все беды обрушились на него. Хозяин попробовал было примириться с ужом, но уж сказал ему: напрасно хлопочешь, чтобы между нами была такая дружба, как прежде. Как только я посмотрю на свой хвост, во мне просыпается досада. Как только ты вспомнишь о сыне, у тебя возникает желание размозжить мне голову.

Гетман помолчал, прошелся по шатру, затем продолжил с неподдельной грустью в голосе: