Легенда о гетмане. Том I

— Хмельницкий лишь номинально считается гетманом и казацким вождем, — задумчиво говорил воевода русский комиссарам, — а фактически там правят бал его полковники, которых он и сам побаивается. Без совета с ними, он и пальцем не пошевельнет. Не хочется быть пророком, но, думаю, вся эта поездка закончится ничем и уже к весне надо готовиться к новой войне с казаками.

Седой, как лунь Адам Кисель нахмурил кустистые брови и разгладил белоснежную бороду.

— Не спорю, во многом я согласен с вашей милостью. Но, думается, княжеский прогноз слишком уж пессимистичный. Князь, конечно, воин знаменитый, но все дипломатические вопросы предпочитает решать огнем и мечем. В данном же случае особый подход нужен. Казаки, они как большие дети — многое зависит от того, как с ними себя повести.

Князь скептически усмехнулся, но продолжать дискуссию не стал.

Наконец, в феврале комиссия Адама Киселя прибыла в Переяславль. Вместе с ним приехал его племянник, хорунжий новгород-северский, тоже Кисель, князь Захарий Четвертинский и член комиссии Андрей Мястковский. Прибыл с ними и посланник короля ксендз Лентовский, который привез Хмельницкому уже официальную королевскую грамоту на гетманство, булаву, осыпанную сапфирами, и красное знамя с изображением белого орла.

Гетман со старшиной встретил комиссаров еще при подъезде к городу, при въезде в Переяславль был произведен залп из двадцати орудий, а затем в их честь был дан обед, на котором присутствовали полковники, старшина и посланники иностранных государств.

Хмельницкий с польскими комиссарами был приветлив, но они не могли не заметить, что и сам гетман и его полковники настроены воинственно и агрессивно. Во время обеда от них то и дело слышались угрозы в адрес Вишневецкого, Конецпольского и других панов, и обещания расправиться с ними. Судя по всему, процесс мирного урегулирования, ради которого комиссия проделала такой долгий путь, казацкую верхушку волновал мало.

На следующий день на центральной площади Переяславля при стечении казаков состоялась официальная передача гетманской булавы и знамени. Кисель начал было пространную речь о той милости, которую оказал король Запорожскому Войску, но пьяный Иван Донец оборвал его, а из толпы раздались крики: «Зачем вы, ляхи, привезли нам эти цацки? Вы хотите нас подманить, чтобы мы, скинувши панское ярмо, опять его надели?». Хмельницкий одернул Донца и попытался успокоить толпу, но из другого ее конца послышались новые крики: «Пусть пропадут ваши льстивые дары! Не словами, а саблями будем говорить с вами! Владейте своей Польшей, а Украйна пусть нам, казакам остается!».

Многомудрый Кисель, смешавшись, скомкал свою речь и постарался ее поскорее закончить. Не заметил он, чтобы и сам гетман, слушавший его с непроницаемым лицом, очень уж был обрадован знаками королевского внимания.

Тем не менее, на последовавшем затем банкете Кисель в витиеватых выражениях вновь заговорил о том, что король прощает Хмельницкого, дает ему гетманство, возвращает свободу православию, увеличивает реестр до 12 или даже до 15 тысяч, а взамен этого требует лишь быть благодарными, прекратить смуту, не принимать бунтовщиков-крестьян под свое покровительство, а внушать им необходимость покорности и повиновения законным владельцам. Слушая Киселя, Хмельницкий все более мрачнел и хмурил брови. Внешне он старался сохранять такт, но душевные переживания у него были созвучны тому, о чем ранее кричали в толпе казаки.

Когда уже все были в легком подпитии, гетман произнес, обращаясь к Киселю: «За великие милости королевские покорно благодарю, что же касается до комиссии, то она в настоящее время начаться и производить дел не может: войска не собраны в одно место, многие полковники и старшины далеко, а без них я ничего решать не смею, иначе могу поплатиться жизнью. Да, притом, не получил я удовлетворение за обиды, нанесенные Чаплинским и Вишневецким. Первый должен был непременно мне выдан, а второй наказан, потому что они подали повод ко всем смутам и кровопролитиям. Виноват и пан кастелян краковский, который нападал на меня и преследовал меня, когда я вынужден был спасать свою жизнь в пещерах днепровских, но он уже довольно награжден за дела свои, нашел, чего искал. Виноват и староста Конецпольский, потому что лишил меня отчизны, отдал Украйну лисовщикам, которые казаков, оказавших услугу республике, обращали в холопов, драли с них кожу, вырывали бороды, запрягали в плуги, но все они не так виноваты как Чаплинский и Вишневецкий».

Далее Хмельницкий напомнил, что даже сейчас война фактически не прекращается, литовский гетман Януш Радзивилл вырезал Мозырь и Туров, несмотря на формальное перемирие у казаков с Короной. Когда Лентовский осторожно заметил, что слухи из Литвы могут и не соответствовать действительности, черкасский полковник Федор Вешняк, доставивший в гетманскую ставку эту печальную весть, потрясая перначом, закричал: «Молчи поп! Не твое дело уличать меня во лжи, выходи, поп, во двор, научу тебя полковников запорожских почитать».