Легенда о гетмане. Том I

— Этот лайдак, ваша милость, давно мне подозрителен. Дружбу водит со всякой казацкой голотой. Часто принимает у себя запорожцев и о чем они там толкуют, один Бог ведает. Окружил себя охраной, как какой-нибудь знатный пан, беглых укрывает у себя в Субботове. Да, по правде сказать, и прав на этот хутор у него нет никаких. Самовольно захватил он эту вашу землю и живет как какой-нибудь магнат. Простому казаку так жить нельзя, а то всем им, лайдакам, повадно будет.

— О чем пан говорит? О каком самовольстве? — вяло возразил Конецпольский. — Говорят, что хутор подарен его отцу еще паном Даниловичем за верную службу.

— Тот слух сам шельма, лайдак Хмельницкий и распустил, — убежденно сказал Чаплинский. — Нет у него никаких документов на этот, хутор, как Бог свят, нет!

— Ну, нет так и нет, что с того? — пожал плечами староста. — Мне этот хутор тоже без надобности.

Чаплинский, согнувшись в низком поклоне, протянул к нему руки:

— В таком случае, ваша милость, за все мои заслуги, прошу ясновельможного князя подарить Субботово мне.

Теперь Конецпольскому стало понятно, зачем Чаплинский затеял весь этот разговор. В другой раз он бы решительно отказал ему, так как не особенно любил этого не блещущего умом, немолодого уже русина, отец которого после введения унии поменял русскую фамилию Цаплин на Чаплинского и стал правоверным католиком. Но сейчас он был обозлен на Хмельницкого, поэтому после недолгого молчания уклончиво ответил подстаросте:

— Если пан прав и Хмельницкий владеет этой землей, не имея на то документов, то он не сможет доказать в суде, что Субботово принадлежит ему, если, предположим, вдруг какой-нибудь шляхтич захватит его хутор наездом.

Лицо Чаплинского исказила хищная, все понимающая улыбка. Он поклонился, поцеловал руку старосты и, пятясь, покинул кабинет.

Об этом разговоре Хмельницкому стало известно значительно позднее от одного из слуг Конецпольского, который случайно подслушал беседу старосты со своим дозорцем, а в то время чигиринский сотник находился далеко от своего хутора у Княжьего острова, выслеживая в степи татарские разъезды. В первый раз он взял с собой в поход и старшего сына Тимоша, чтобы познакомить его с повседневной казацкой службой…

Воспоминания Богдана о днях прошедших прервал Федор Богун, который подскакал к нему и спросил:

— Не пора ли дать роздых коням? Уже верст пятнадцать с утра проехали, да и солнце к западу клонится.

Богдан очнулся от своих дум и огляделся вокруг. Действительно, они уже изрядно углубились в степь, а солнце стояло высоко в зените. «Пожалуй, пока будем отдыхать, начнет темнеть», — подумал Хмельницкий и ответил Богуну, — «Вон виднеется какой-то байрак. Пожалуй, там и остановимся, да и заночуем, торопиться нам особенно некуда».

Глава третья. Путь на Запорожье

К исходу седьмого дня пути отряд Хмельницкого, оставив далеко слева от себя Кодак и днепровские пороги, вышел к Кичкасову перевозу. Отсюда уже было рукой подать и до Сечи.

По дороге Богдан, покачиваясь в седле, делился с Тимошем и молодыми казаками, которым не приходилось еще бывать на Запорожье, своим знанием географии здешних мест:

— Ниже Чигирина по течению Днепра — Славуты, или Дида, как его ласково именуют казаки, в одной версте от него на Тясмине расположен Крылев, до недавнего времени последний польский форпост на окраине Дикого поля с нашей стороны. Дальше на левом берегу стоит Кременчуг, там я видел сохранившиеся развалины какого-то древнего замка. Говорят, он был разрушен еще до восстания Наливайко. Ниже него есть горное ущелье Каменный Затон. За Кременчугом по обе стороны Днепра уже крупных населенных пунктов нет, повсюду раскинулась безлюдная степь. Верстах в двух ниже в Днепр впадает Псел, река очень богатая на рыбу, а с противоположной стороны — Омельник, речушка поменьше. Еще ниже в Днепр впадает Ворскла, река очень полноводная, а рыбы там тьма!

Хмельницкий оглянулся на внимательно слушавших его казаков и продолжал:

— Трудно поверить, но я сам видел, как за один раз одним неводом из нее вытянули не меньше, чем две тысячи вот таких рыбин, — он развел руки примерно на ширину локтя, — одна к одной.

Молодые казаки слушали его, как зачарованные, но ехавший рядом Ганжа скептически ухмыльнулся.