Легчайший воздух

– Он старше. Мудрее. Опытнее. У него есть деньги, а значит, за ним ты как за каменной стеной, – говорит он. – Он смотрел на тебя такими глазами, как будто отродясь не видел такой крутой телочки, но в отличие от молодых парней умел сделать так, чтобы ты почувствовала себя самой желанной женщиной в мире.

Харрис менее чем за десять секунд подводит итог первых шести месяцев моих отношений с Эндрю.

– Как я уже сказал, у тебя проблемы с личностью отца. – Он разводит руками. – Как и у Грир, но я тебе этого не говорил.

Я смутно вспоминаю ее безбашенный загул на первых курсах колледжа, когда я слышала истории о ее сексуальном безрассудстве и всякий раз, когда она возвращалась домой на каникулы, ее тело украшали новые татуировки и пирсинги.

Все изменилось, когда она встретила Харриса. Он отрезвил ее, уравновесил, дал ей стабильность, какой она никогда не знала раньше.

– В любом случае, где Грир? – спрашиваю я, постукивая по стойке и оглядываясь вокруг. – Мне казалось, она приходит в девять?

– Она приходит, когда захочет, – отвечает он. – Я больше не слежу за ней. Предполагаю, что она не спала прошлой ночью, пытаясь сделать работу наперед. Недельный отпуск жутко ее нервирует, но только не говори ей, что я тебе это сказал.

Похоже, фраза «только не говори Грир» стала обычной для нас.

– Теперь я чувствую себя обманщицей, – говорю я.

– Не нужно. Так лучше для нее самой. Ей позарез нужен перерыв. А мне – перерыв от нее. – Он смеется, и я понимаю. Грир может быть жуткой занудой. И, похоже, она все еще зациклена на нем. Бьюсь об заклад, она при первой возможности липнет к нему, и эта взаимная зависимость развилась в ходе их отношений.

– Хватит перемывать мне косточки, – раздается рядом голос Грир, и ее теплые ладони ложатся мне на плечи. Я даже не заметила, когда она вошла, и не знаю, слышала ли она что-нибудь из нашего разговора, но, судя по хитрой улыбке на ее губах, она меня просто дразнит. – Ты уже кончил грузить мою сестру? – спрашивает она Харриса, строго глядя на него.

Мы с Харрисом обмениваемся взглядами.

– Да, – говорит он. – Наш разговор окончен.

Соскользнув с табурета, я иду за сестрой в ее кабинет. Она пообещала мне, что сегодня будет работать только полчаса, максимум час, после чего мы отправимся с ней по своим делам.

– Я должна пожить с тобой в твоем шикарном номере. Могу поспорить, что он в два раза просторней моей квартиры, если не больше, – говорит она мгновение спустя, включая компьютер. – Не каждый день получаешь возможность увидеть, как живет один процент моих соотечественников.

Я закатываю глаза и качаю головой.

– Давай, если хочешь. Лично я не возражаю. Если не ошибаюсь, там есть раскладной диван.

Рассматривая всякую всячину в ее тесном кабинетике, я задерживаю взгляд на нашей детской фотографии на колесе обозрения в приморском парке развлечений в Нью-Джерси, которого, я почти уверена, больше не существует.

Она обнимает меня за плечи, и у нас обеих улыбки до ушей.

Тогдашний бойфренд матери сделал этот снимок своей навороченной камерой в попытке произвести на нее впечатление. По крайней мере, мне так кажется. Он вечно трепался о своем фотографическом бизнесе, о том, какой он талантливый, но я ни разу не видела, чтобы он ходил на работу. Он был постоянным украшением дивана у нас в гостиной и весь день, пока мать работала, смотрел спортивные передачи.

– Я помню этот день, – говорю я, снимая со стены снимок в серебряной рамке и поднося ее ближе к глазам.

– Ты помнишь свой конфуз? – спрашивает Грир, борясь с улыбкой.

– Еще бы, как такое можно забыть? – Я со стоном закатываю глаза. Она никогда не позволит мне его забыть. Даже когда мы будем старыми и седыми, сидя в доме престарелых, она наверняка спросит меня, помню ли я этот мерзкий, дурацкий конфуз.

– Фу, это было так отвратительно, – говорит она, высовывая изо рта язык. – Никогда не забуду эту вонь.

С животом, набитым мясным фаршем и жареным кукурузным хлебом, я забралась на самые быстрые американские горки в парке, на какие только пускали детей моего возраста. Когда мы слезли, Грир сказала, что я позеленела, и, прежде чем ответить, я обрызгала рвотой ее белое платье от Чака Тейлора. Но вместо того, чтобы распсиховаться, как большинство сестер-подростков, она отвела меня в туалет и придерживала мои волосы, пока меня рвало. А потом сказала, что мы можем уйти, если мне все еще плохо.

Мать закатила истерику, причитая, сколько денег она выбросила псу под хвост, чтобы добраться сюда на перекладных – на метро, поезде и автобусе, на что пришлось потратить почти целое утро. Но Грир встала на мою защиту, как всегда огрызаясь на мать и требуя, чтобы мы ушли.

День был жарким и влажным, но я дрожала и потела, а мой живот сводило болью. Как потом оказалось, это был не конфуз. Я заболела гриппом. Но мать настаивала, чтобы я взяла себя в руки и, как будто ничего не случилось, каталась на горках и каруселях и дальше. Она сказала, что если мы уедем всего через два часа, то уже никогда сюда не вернемся.