Легчайший воздух

– Как я уже сказала, – она снова встречается со мной взглядом, – у этого человека есть все. И все полицейское управление Глейшер-Парка буквально молится на семейство Прайс. Если бы он хотел, чтобы что-то произошло, он бы это сделал. И ему бы это сошло с рук. Он единственный человек, кто мог.

– Не пойму, что вы пытаетесь мне сказать? – Сложив на груди руки, я прямо, как доска, сижу на краю шезлонга. Ее ванная комната жутко гламурная, в ней все блестит, но лично мне это действует на нервы. Интересно, все эти блестящие штучки – это ее способ восполнить свою тусклую, неприятную личность? – Сначала вы говорите, что он никогда бы этого не сделал. А теперь заявляете, что он мог.

Она смеется и трогает холеной рукой ключицу.

– Именно это я и хотела сказать. Мог, но не сделал.

Она исчезает в гардеробной рядом с ванной комнатой, однако через несколько минут возвращается. Теперь на ней обтягивающее черное платье, в руках – серьги с бриллиантами.

– Тот, с кем у меня свидание, будет здесь с минуты на минуту, – говорит она и, наклонив голову, вставляет серьгу в мочку уха. – У нас с вами все?

Не желая тратить времени впустую, я поднимаюсь. Мои плечи напряжены.

– Так все же, как вы думаете, он как-то причастен к этой истории или нет?

Эрика элегантно пожимает плечом.

– Откуда мне это знать? Она ему понравилась. Это все, что я знаю.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы они общались? Ощущалась ли между ними какая-то напряженность, было ли что-то… не так?

– Дорогая, вы ловите рыбу в пустом пруду. – Она вновь идет в гардеробную и возвращается назад с парой черных шпилек с красными подошвами и стразами на каблуках. Они похожи на те, в каких моя сестра щеголяла несколько месяцев назад в Нью-Йорке. Тогда я отказывалась поверить, что она стала одной из этих женщин. Какими, как мы всегда клялись, мы никогда не станем. – Каждый раз, когда я была рядом, эти двое казались счастливыми и влюбленными, даже если мне это было больно признавать. Была ли эта любовь подлинной или показной, затрудняюсь сказать. Закрытые двери и все такое прочее.

Блям-блям. Это раздается дверной звонок. Я проверяю часы.

– Пять часов. Не рановато ли для свидания?

– О, это надо же! – Эрика проходит мимо меня, оставляя позади себя шлейф дорогих духов. – Он прислал за мной машину. Я встречаюсь с ним на его вертолетной площадке в Солт-Лейк-Сити. Мы на выходные собираемся в Вегас.

Ее каблуки цокают по глянцевой плитке. Она вопросительно смотрит на меня, ожидая, когда я последую за ней. Щелчок выключателя, и люстра гаснет. Даже на шпильках Эрика идет естественной походкой; они словно продолжение ее ног. Она спускается вниз, ее мягкая ладонь скользит по гладким перилам изогнутой лестницы. Она всем своим видом показывает, что бывший муж ей не интересен. И тем более – его новая жена. Они – пройденный этап ее жизни.

Открыв дверь, она встречает мужчину в черном костюме и указывает на чемоданы, стоящие в ряд у стены. Лично у меня в голове не укладывается, зачем одной женщине три чемодана для выходных в Вегасе? Впрочем, я не удивлена.

– Было приятно познакомиться с вами… – Она начинает говорить и умолкает.

– Грир.

– Да-да, Грир, – говорит она, наклонив голову. Улыбка словно приклеена к ее лицу. – Откуда только у вас такое имя? У меня всегда был пунктик насчет имен. В детстве в моем классе было четыре других Эрики. Я поклялась, что никогда не дам своим детям имен, которые будут и у других детей. Если вы можете найти свое имя на сувенирной рюмке, значит, оно избитое.

Она не ждет, когда я отвечу ей, но я не обижаюсь. У меня нет желания объяснять тонкости деформированной логики моей матери женщине, которая, по сути, мне чужая и холодная, как ледышка, по отношению к моей пропавшей сестре.

В семидесятые годы на Манхэттене славилась известностью светская львица по имени Грир Форбс. Она была притчей во языцех. Без нее не обходилась ни одна колонка светских сплетен. Другие женщины шептались о ней, когда не были заняты тем, что боготворили ее. Моя мать обожала этот контраст – резкое мужское имя и шикарная, красивая женщина. Ей казалось, что это стильно и круто. Спустя годы она призналась – лучше бы она назвала меня Эмили или Элизабет, мол, это вне времени и легко пишется.

Я ставлю ногу на площадку под передним крыльцом дома Эрики и вспоминаю, что не вызвала такси. Но вместо того, чтобы стоять как дура, я выхожу на дорогу, готовая прошагать многие километры по заснеженному тротуару, пока не найду местечко, где можно выпить чего-нибудь горячего.

Я уже прошла два квартала, когда их черный лимузин останавливается рядом со мной. Заднее окно опускается, и Эрика высовывает голову.